Серые стены, Повсюду подобием порохового дыма витает пыль. Штора из прозрачного пластика, нарезанная на полосы, свисает, обозначая вход и неприятно бьет, извиваясь утяжеленными кончиками по лодыжкам. Койка, седой мужчина в белом халате, в аккуратном порядке на железном подносе и белом покрывале хирургические инструменты – все это вызывало неуловимое высасывающее душу чувство ностальгии ненужное и невеселое. Сколько таких помещений она видела в своей жизни – она и не знает. Не доверяет своей памяти, каждое из них неуловимо похоже на другое, как мертвецы друг на друга.

- Он скоро очнется. Мы вынули обломанную иглу из плеча, обработали рану. Ничего серьезного. Он в отличной физической форме. Мы можем простимулировать процесс, если вы не хотите ждать.

- Пусть сам. -  Ассистент выходит, старательно отводя взгляд, за ним, оставив несколько заметок в блокноте, последовал старик. Остались только солдаты, медсестра, спящий Брок Рамлоу, и Гадюка.

Ей почти весело. В помещении подготовлено все для того, чтобы превратить чужие мозги - простые человеческие, не суперсолдата - в компост, чтобы начать психокодирование, хотя она никогда не говорила, что Брок Рамлоу может стать заменой Оружию Гидры. Она не видит в этом смысла. Зола делал оружие из ничтожества, делать из солдата оружие – немыслимая глупость. Гнев и жажда жизни, стремления, первые благородные порывы: все это позволяет удивлять, способно ли удивлять оружие? Только однажды, когда дает осечку.

- Как будем выкручиваться? - Рамлоу дергается на кушетке, и Гадюка выныривает из своих мыслей.

- Ну, у меня есть одно предложение – Она берет с железной стойки  стальные «перчатки». Ее рука, тонкая, обтянутая перчатками из паучьего шелка и кевлара, спокойно помещается внутри и нажимает переключатель. Железная перчатка ощетинивается неприличным жестом в виде ножа, торчащего из центра кулака, как коготь Росомахи. Как и каждый, кто мнит себя властелином зла, Гадюка была чудовищно сентиментальна.

   Она чуть улыбается. Мягко и скорее себе. И приглушает свет. Ламп прямо над столом так, чтобы он не мешал ей, но все еще оставлял неуютное ощущение допросной комнаты. - Не скажу, что рада встрече, но определенно ее ждала. Мне правда не хотелось, чтобы все проходило так агрессивно, но теперь нет другого выбора. -  Она подходит к койке, но снимает жуткое железное детище инженеров, солдаты поднимают автоматы в боевую готовность. - А еще, мне не хотелось бы, что бы вы дергались. Надеюсь, вы понимаете, с кем разговариваете, Брок?

- Я бы хотела, чтобы вы меня выслушали до того, как броситесь ломать себе суставы, чтобы выбраться. - Мадам садится на край койки, опуская холодные пальцы на запястье Рамлоу, чуть выше широких наручников, встроенных в кровать.
У двоих из пятерых солдат транквилизаторы. У остальных приказ стрелять на поражение, если хотя бы одна рука Кроссбоунса будет свободна. Она чувствует себя в безопасности.

- Вы отлично себя показали. В отличие от сержанта Крава, руководившего первой операцией, вы проявили оправданную осторожность, не доверяя каждому, кто упоминает Гидру. Это похвально. Даже если вы делали это только для себя. Сейчас вы на базе. Моей базе. - Она улыбнулась шире - Группа захвата оказалась эффективнее. Но я все равно впечатлена.

   Стандартное вступление к разговору завершено. Представиться, сказать, где и на каких условиях находится объект, и перейти к теме. Улыбка растворилась в полумраке, который она создала, нависнув над Броком и заслонив своим телом часть света с операционных прожекторов.

   В этом бело-желтом освещении, ее волосы, пахнущие кактусом, пчелиным воском и снегом, шекочуще упавшие на шею мужчине, кажутся зелеными.

- Поэтому ответьте мне, Рамлоу - она протянула руку и охватила пальцами мужской загривок.- Есть ли смысл мне тратить свое поистине бесценное время и возиться с вами лично или  вы не сможете обратить внимание на доводы рассудка и не продумывать план атаки хотя бы первые полчаса? Я уважаю вашу волю к жизни, но не оценивайте себя и свою жизнь слишком высоко.

   Ее руки, облаченные в  перчатки из жесткого царапающего кевлара, оставляли запах пороха, асфальта, черного кофе и охлаждающей жидкости из кондиционера.

- Смотри мне в глаза и скажи «да». - Пропела она над ним. Офелия сжала его шею сильнее. Порядок приходит через боль. Ребенок, однажды ошпарившись кипятком, больше не будет лезть пальцами в кипящую кастрюлю. Ребенок, услышавший замечание, что чего-то делать нельзя, почувствует потребность узнать почему. К тому же, есть такая вещь, которую Гадюка сама про себя называла "базовой функцией" и в ее мироустройстве Рамлоу занимал нишу, в которой все имели настройку по умолчанию "убить все, представляющее опасность" - Я знаю, что это трудно. - В ее голосе было столько соучастия, что становилось тошно -  Но я должна услышать. Ну же, Брок.

Отредактировано Ophelia Sarkissian (30-07-2017 18:16)

- Ты такой душка, Рамлоу. – она отпустила его, но не отняла руку от его головы. Провела большим пальцем по отсутствующей правой брови, неправильно сросшимся векам, изуродованному уху. – Это правда, я не люблю копаться в чужих внутренностях. Пациенты обычно теряют сознание, когда видят свои органы в чужих руках. Иногда кричат.– Чертова память подбросила воспоминание об ассистировании операциям Кракена. Он имел неприятную привычку рассуждать о Великом замысле, когда все внимание ты направлял на то, чтобы не прикончить жертву его эксперимента на столе. На мгновение улыбка пропала с лица Офелии, застекленели глаза, речь едва различимо замедлилась, Она смотрела на наемника на  работающий механизм – неприятно и холодно -  но быстро сбросила морок, отпрянула от койки. – А еще, чертовски живучи.
Она кивнула медсестре, и та бросилась включать аппарат.  Лицо Мадам вновь озарилось легкой улыбкой. - Но знать, как работают вещи – здорово. – Она в осторожно расшнуровала перчатку, вторую, стянула их – свою вторую кожу, и сменила на резиновые. Обошла стол, утянув за собой большую белую машину. И остановилась у макушки Брока, непременно оставляя его в поле своего зрения - Это рождает чувство неизбежности. А именно к ней я и стремлюсь. К неизбежной победе Гидры.

- И мне нужно просто выяснить, что ты прячешь вот здесь.– Она дважды почти нежно постучала ему по лбу. - Надеюсь, ты никуда не спешишь. И мне нужно испытать ее, а тебя мне не жаль. Будет немного больно. А пока, я объясню тебе, что мне нужно.

   Ей подали стул. Она обхватила его лицо, поддерживая, чтобы он не дергался. - Для начала: это связано с проектом «Зимний Солдат». У тебя нет здесь мышцы, забавно. -  Она перехватила его подбородок и приставила к его виску жужжащее перо лазера, и в комнате разлился запах горелого.

   Зачем она это делала? Это типично женская черта – зависимость от того, кого обманываешь. Ей хотелось его вернуть, как заблудшего ребенка назад в семью и это «Зачем» прозвучавшее так пугливо, несмотря на хриплый каркающий голос, несмотря на то, что начальник ее охраны чуть не поседел, пока доказывал ей, что оставлять ее с бывшим оперативником группы У.Д.А.Р. наедине не позволит даже через его собственный труп, лишь доказывало ту слабую догадку, что все еще впереди. У Гидры и этого сгустка яростного огня. Она сотрет его шрамы, узнает его мотивы, рассмотрит его мысли, как если бы это были шестеренки на рентгеновском снимке, и даст шанс сбежать. Он им, конечно, воспользуется, как дикое животное ринется к выходу, будет сражаться за свободу, как делал это ранее, остановится окруженный и если укусит ее протянутую ладонь, она усыпит его как дикого пса, но на этот раз свинцом.

   Вот о чем она думала. Об этом и о красной тетрадке, что попала в тот день, когда она впервые встретила Роджерса, в руки Черной Вдове.
- У нас забрали наше оружие, похитили и сломали, но скоро у меня будет новое. -    И она начала говорить, что хочет знать обо всем: о том как содержали Солдата, о всех триггерах, которые когда-либо слышал Рамлоу, о том, как часто чистили и ремонтировали руку, о том, как проходило обучение.

   Ее благодушное настроение осталось с ней, несмотря на заразительную злость пациента, но тон ее голоса изменился. Стал тягучим, сладким до зубовного скрежета и полным детского веселья – стал голосом, которым отпетые мерзавцы отвечают наивным мира сего, вздумавшим называть их хорошими людьми.

- Ты только взгляни на себя. Да что я могу выжать из этого тела? Ты сгниешь даже раньше, чем русские успеют закончить собирать данные. - Она отложила прибор, обошла тело. Села рядом на медицинской койке и оперившись о кушетку рядом с остатками его уха, свободной рукой бесхитростно ударила раскрытой ладонью по воспаленной половине: сильно, болезненно, но не враждебно, лишь осаждая. Лишь потом наложила компрессионный бинт, закрепив пластырем.

- Ты сбежал, а не помер. И теперь ты мой. И теперь если не ссать, то кокетничать ты точно будешь только по команде.

   Время, тянувшееся как жевательная резинка, не способствовало концентрации, темные подземные коридоры и эта нестерильная, как ни старайся комната душили. Офелия отослала медсестру за скотчем. Она знала свои слабости.
Искусство устанавливать контакты едва ли не главный из талантов, которым должен обладать полевой работник. Он должен обладать также исследовательской страстью и концентрацией, чтобы с первых минут в незнакомой обстановке понимать что к чему. Еще один ценнейший талант – это аналитический склад ума, способность быстро разбираться в информационном хламе, выуживать оттуда жемчужные зерна и делать на основе полученных фактов и фактиков правильные выводы. Со вторым даром у Гадюки было все в порядке – умение находить вещи и людей, могущие решить ее проблемы было практически ее вторым именем.  С двумя остальными дела обстояли  не очень. Но и шпионом в полном смысле этого слова Гадюка никогда не была – слишком любила поступать так, как считала нужным вместо следования приказам и к оперативной деятельности ее допускали с трудом и неохотно. И сейчас справиться с ощущением, что она все делает неправильно, она не могла. Ее телефон загорелся беззвучным входящим вызовом в седьмой раз, ледяной скотч дернул горло, и Гадюка приняла решение. О вкусах не спорят, о них дерутся, говорить о величие Гидры бессмысленно и глупо с тем, кто знает эту кухню почти так же хорошо, как она. Обезоруживающая субъективная правда действует на собеседников как победный танец на могилах их предков – как витиеватое оскорбление.

- Я дала тебе шанс продолжить быть тем, кем ты стал, но вернуться. Я дала тебе шанс умереть достойно, но ты предпочел кичиться своими навыками. И теперь, я даю тебе шанс перестать быть бешеным псом, брошенным на улицу, стать больше, чем солдатом, вспомнить, что у тебя остались мозги  и чем ты платишь мне за мою доброту? Оскорблением? По-твоему, в мою голову мысль, что готовить убийцу для Зимнего Солдата по той же технологии, что и Зимнего солдата - идиотизм - даже в  голову не пришла?

   Она дернула на себя повязку, взялась за скальпель, осторожно соскребая с бывших шрамов горелую корку. Лицо ее собеседника теперь напоминало нелепую карикатуру – одна сторона, чуть припухлая, являла миру усталое лицо вояки, вторая – безбровая с лишними наростами кожи, сожженной до тла раковиной уха, заплывшим глазом, была всего лишь безобразным месивом.

- А знаешь, почему ты не откинул коньки? Потому что ты знал, что сегодняшний день наступит. Ты ждал его. Нет? Ну, так скажи мне, зачем убивать медсестер, сбегать из госпиталя, не завершив лечение?

   Она смотрела в его глаза с дружелюбием гранатомета. Ее игра в поддавки и подножки должна была выводить из равновесия. Мужчина перед ней раздражающе самоуверен в себе. Был бы раздражающе самоуверен, если бы спектакль не был расписан по нотам.

- Scheissegal – она всплескивает руками, скальпель кружится у нее в ладони, и она опускает руку, протыкая тонкую поролоновую обивку медицинской койки. Скальпель торчит между указательным и средним пальцами левой руки Рамлоу, а Мадам выплевывает ему в лицо – Я промахнулась.

   Она отходит, нарочито раздраженно стучит каблуками, залпом допивает виски.
- Мадам, - нервная девица в белом халате бегает глазами по импровизированной операционной, и Офелия оборачивается на нее.

- Ступай к доку, пускай готовят излучатель тета-волн и наркотики. Это безнадежно. Пусть вытрясут все, что можно из него вытрясти, а потом на подавители и в карьер. Немезиде всегда нужны руки.

   Его слова «Я, конечно, тоже с профессиональными искажениями,…» почти задели ее. Уайтхолл тоже смеялся «У тебя забавный способ заводить друзей», когда подброшенные ей в кровать питоны, вместо того, чтобы уйти сытыми, ушли полузадушенные, искусанные детскими ее еще молочными зубами. С тех пор питоны спали в ее постели, шипя на каждого, кто приближался.

- И как по-твоему она должна была выглядеть? Ты знаешь правила. Ты давно по ним играешь. Мы оба по ним играем. При эвакуации первыми идут ученые. Первыми идут ресурсы, потерю которых не переживет не только Гидра. Весь мир. Ты был в больнице. Убитая тобою медсестра к слову была оперативным сотрудником. Тебя не ждала смерть на электрическом стуле, Щит был разбит и дискредитирован, бумажная волокита и паника – все, чем мы оперировали, но Кракену удалось провернуть исчезновение тысяч документов на погибших и выживших. Тебя среди них не было, потому что ты уже сбежал. Чего ты ждешь теперь? Извинений? Их не будет.

   Она помнит рассказы за дракой на ринге ( пока она пыталась придушить очередную ровесницу), как Кракен ждал забытый ненужный в тюрьме СНР, как его тело дряхлело, как его съедала злоба на посадившую его Агента Картер и как спустя почти полвека тишины и изоляции Пирс выпустил его, как ему дали шанс и скальпель, как он вернул себе молодость своими руками, воспользовавшись шансом. Она помнит эту историю, задокументированную, подтвержденную, но не уверена, что знает, как выразить словами.  И пока она думает, ее пациент, принимает ее подарок. Едва она улавливает взглядом померкший отсвет скальпеля как вплавляется в тени комнаты, уходит под защиту медицинской аппаратуры, стаскивает со стола мимоходом свои перчатки, которые деловито зашнуровывает, перемещаясь среди летящих снарядов и падающих предметов.

   Когда возня и шум смолкает на мгновение, разражаясь потоком выстрелов, она выходит из-за спин своих солдат – те дергаются от страха и едва не стреляют в нее – останавливает их взглядом. Рамлоу все еще жив. До чего же хорош этот сукин сын. – Ну разве с Зимним Солдатом было бы так интересно. Он бы был послушным мальчиком и лежал себе на кушетке, говорил бы только то, что я хочу слышать, делал то, что от него ожидают. Ну, вот зачем мне делать из тебя Оружие, солдат. – «ты и так отлично справляешься». 

   Она делает шаг, еще один, перемахивает через койку, надеясь попасть Рамлоу каблуком в живот, но приземляясь на чистый пол, взмахимает хлыстом, целясь в Брока, кнут оплетает его шею, мягко, нежно, но она дергает, он стягивается. Она оказывается рядом, ловя не его удары, а свободный конец хлыста. Она шипит ему в лицо – каблуки позволяют ей говорить, не запрокидывая голову, не открывая шею.

- Убегай, ты найдешь коридор, лестницу и парковку и вооруженную охрану там, где она должна быть. Ты выиграл.
Ее армия – молочные щенки, не знавшие битвы, новое свежее пушечное мясо, фанатично преданное, немилосердно используемое. Вся старая гвардия либо сидит, либо мертва, либо трясется за собственную жизнь перед лицом Улья, потому что все, кто живы, никогда не верили, никогда не были по-настоящему Гидрой. Она собирала пазл, подбирала кусочки, создавала условия, любовно взращивала отдельные клетки внутри как микробов в чашке Петри. В ее заряде не хватало катализатора, крысиные войны внутри стаи не могли начаться без ищейки – сильной, ловкой, бескомпромиссной, способной выдержать долгую изнурительную охоту и драться как дикий зверь.

- Убегай, и как  подбитый пес вечно скитайся по земле, но знай, что Гидра, Щит, Рука, АИМ, тысячи иных. За тобой все равно будут приходить, за тобой будут охотиться, даже спрячься ты на краю мира в какой-нибудь дыре. Убегай, заржавей, убей себя алкоголем, ненавистью, пусти себе пулю в голову, загнись от боли и одиночества, напорись на спидозный нож в подворотне. Не можешь успокоиться – тогда и живи как будто у тебя острый психоз, оглядывайся по сторонам, подозревай всех и каждого. И знай, с каждым годом убийц будет только больше. Гидра вырастет, Гидра решит проблему с такими как ты. Либо это. Либо все умрут. Я еще найду себе оперативника с мозгами, способного как минимум не трогать дрянь, которую мы производим. А что в своей жалкой жизни найдешь ты? - Она готова отпустить его. Погулять. Подумать. Мадам криво улыбается ему, как будто он испуганный новобранец-шпион в незнакомой стране, скованный страхом, шарахающийся от каждого, готовый с надеждой и трепетом довериться первому же приветливому лицу. Она знает, что это не так, но улыбается, и ее хищное, хмурое, не внушающее доверия лицо становиться чуточку очаровательней. Она отпускает один кончик.

[AVA]http://s8.uploads.ru/eLUMg.gif[/AVA]
[SGN]

[/SGN]

Отредактировано Ophelia Sarkissian (10-08-2017 15:14)

- Ну и чем же мне еще остается пугать? Английским виски?  - он заразительно ухмыляется, заставляя еще раз оценить свою самоуверенность и Гадюка, уже давно с чужой легкой руки Мадам Гидра, просто не может проигнорировать это.

- Но что если я не побегу?
Ее слова выдали ее замысел манипулировать им. «Если ты не уйдешь, это значит, Я установлю в Гидре новый режим. Больше никакой грызни между головами, только мир и локальные конфликты. Это значит, тишина и порядок и все работает так, как должно, все делают то, что им сказано, даже если приказ будет поступать так, как они считают нужным». Но его шаг навстречу Гидре выдает его замысел манипулировать ей.

   Она смотрела на него. Щетина, высокий лоб, упрямый подбородок: общий вид черепа – он неясно проглядывал из-под запеченной, воспаленной кожи – это была внешность человека, который плюнет смерти в лицо, который пошлет тебя к черту, надумай ты приказать ему принять ее достойно, это была внешность человека, который не колеблется, не сомневается. Каким же гротескным должен быть его разум, если каждый, кому было, что сказать отмечал не силу, не выносливость. Изворотливость и готовность к мировому уродству.

- Я удивлюсь.- Несмотря на собственный план, она и вправду удивляется. Планы планами, но они идеальны, они никогда не вписываются в этот больной, сумасбродный мир, где бывают такие предложения как ее. Ей бы потребовалось время. Она бы потратила дни, взвешивая свое решение. Что это? Глупость? Интерес? Хитрый план предательства? Оперативники повредили ему мозги, пока тащили на базу?  Он уже окончательно и бесповоротно сошел с ума, бредя по дорогам Америки с грузом психологических аномалий? В конце концов, паранойя – это не болезнь, если за тобой действительно следят.

   Она так близко, что он может почувствовать, как она переносит вес с одной ноги на другую, - и скажу – как она склоняет голову, как ее рука охватывает его плечо – плечо той руки, которой он сжимает оружие -  как она тихо-тихо, нежно, незлобно выдыхает ему в щеку – Добро пожаловать домой, Кроссбоунс. – чуть сильнее потянув за кнут. Он еще не согласился, чтобы получать пряники.

   Она задерживается в этих полуобьятиях лишнюю секунду и отходит, оставляя бич висеть на его шее. Движением пальцев и хмурым взглядом отсылает солдат. Пока они уходят – что вы должны пройти проверку и доказать, что пригодны к службе. Допущу вас к работе, если сдадите нормативы. Отнеситесь к тестам серьезно и не брезгуйте предложениями медиков. - она вещает в пустоту мусор, наверняка занесенный в какую-нибудь из книг с названиями типа "кла$$ный босс".
Когда они остаются вдвоем, она отходит к кушетке, рассматривает крепления, теперь бесполезными мягкими обрубками, торчащими из железной койки.

   На его месте она давила на Улья, желая увидеть предел, у нее не было выбора – даже смерть не числилась в списке. Она пыталась убить его, пыталась заставить его пожалеть о выборе или сказать, наконец, хоть что-то кроме высокопарной речи.  Она ждет хода Рамлоу, его реакции, в его руках пистолет, она выдергивает скальпель из чужого тела. Она не любит драться, разрушение как процесс намного более привлекателен в этом плане. Но ни один мужчина ни разу не подчинился ей, не признал в ней сильного соперника. Она вытирает скальпель чудом сохранившейся салфеткой и пытается не вспоминать чувство омерзения, накатывающее, когда вымываешь из волос чужие мозги. Она еле заметно дергает головой.

   Теперь они стоят в разных углах. Одни, и между ними освещенная медицинским прожектором койка, рядом с ней на полу генератор с кнопкой. И она совершенно не хочет сражаться.

- Второй попытки не будет. Уйдешь или сейчас. Или никогда. Я не позволю тебе уйти.
  Таковы правила игры. Если ты можешь хотя бы поверхностно вообразить себя противником – ты победил, потому что ты знаешь, что он будет делать.

   Ее слова о его судьбе подцепили его и вздернули, пошатнули, он не успел или не захотел контр атаковать. Но вот какие из ее слов оказались верными. Те, про которые он шутил, или те, которые решил забыть. Он не выглядит как тот, кого пугает смерть, но и Мадам не выглядит. Она может говорить за себя, безразличия к смерти в ней просто больше, но где-то внутри есть маленький скулящий комочек, который пронизан страхом мучительной медленной, неизбежной и бессмысленной, позорной и жалкой смерти. Именно его приходится душить каждый раз, когда ее собираются пытать.

- Я люблю удивлять. – и он удивляет. Бесстыдно, медленно, полным самолюбования движением  он входит прямо под свет и раздевается.Хлыст, пистолет, майка. Прожектора бьют сверху, очерчивая кибики пресса, взбухшие вены, напряженные жилы. Она все это видела уже не раз, не здесь, но это лицо, расслабленное, изуродованное, обещало ей что-то, что было ей нужно. Что-то среднее между реками крови и удовлетворенным спокойствием. Что-то между всепожирающей огненной стихией и верным спутником. Она скользит по нему взглядом, рассматривает, пока он идет к ней. Он оборачивает ее кулак своей ладонью, заставляя ее  на мгновение сжать челюсти, вздернуть губу, оголяя зубы: свою деформированную челюсть.

- Неужели я заслужил такую жестокость?

   Она ставит ногу на генератор, нажимая на переключатель носком сапога. Свет прожекторов над койкой гаснет, оставляя их в полумраке. – Все только и заслужили, что жестокости. Разве нет? Хочешь, чтобы я не сомневалась в тебе?  – Она ведет пальцами по чужому телу, очерчивая, больно надавливая на редкие шрамы Ужасные, уродливые на вид, они не были таковыми наощупь. Она обернула свою ладонь поверх его раны на плече, которую обработали, забинтовали. Она содрала бинт резким движением, словно он был легкой паутиной, а не переплетением жестких нитей. – Тогда слушай.

   Она подаётся вперед слитным змеиным движением, какое можно ожидать от танцовщиц бэлли, а не от высокой острой женщины вроде нее, она  опускает ногу, отталкиваясь от генератора, цокает железными набойками по серому камню пола, крепко вцепляется ему в спину пальцами, ее зубы клацают в опасной близости к его шее. Она говорит.

- Меня приглашают в Россию. Они обещают мне золотые горы: говорят, что у них есть кое-кто взамен Зимнего Солдата. С сывороткой, зомбированные, послушные и прочее. – ведет пальцами вверх по спине, по размаху плеч, останавливается на шее. – Но эта Будущая Дыра в Бюджете кажется мне паршивым началом. Во-первых, русские определенно что-то недоговаривают, во вторых, устраивают цирк. – Принесло ли это ему успокоение или нет, на этот раз она не угрожала, но вводила в курс дела. Он ведь уже, проигнорировал ее слова о сокращении расстояния между ними, явно начиная распознавать оттенки ее интонаций.  - У меня есть задание для тебя, Кроссбоунс. Ты уже неплохо поработал, придешь легендой. Эти солдаты сейчас разнесут слухи, перескажут, дополнят, заврутся и к ночи будут пьяны. – Она глубоко и шумно вдохнула, наполняя легкие, откидывая голову чуть назад. Запах крови и соли, пороха и железа осел на языке, а ее рука все еще сжимала скальпель - У тебя будет один месяц, чтобы влиться в коллектив, засветиться где нужно и оправдать надежды курсантиков.  А когда я уеду смотреть как якобы смертельное оружие с мозгами пятилетних детей, которое нужно стимулировать электро-наркотическими вечеринками, - она практически закатывает глаза от раздражения на несуществующее оружие, но останавливается -  ты должен будешь вырезать эту базу. Всех, кто вызовет подозрение или проявит несостоятельность. -
Тоесть всех под чистую, но некоторых сначала допросить - У меня под носом заговорщики планируют переворот и ни одна скотина не донесла об этом. Любой слух или домысел – здесь должна быть мясорубка, душа моя.  И если на пороге покажется сам Красный череп. - она приостанавливается на мгновение, равное новому вздоху, поднимает на него взгляд -  Пристрели его. – Она наклонила голову, взгляд ее сделался чуть печальным, она разглядывала мужчину перед собой, ее выбор: статный, рослый. Она думала, давать ли ему задание найти по возможности другое решение, но не стала. – разве что тебе кто-нибудь понравится. Тогда можешь оставить себе домашнюю зверюшку. – Она хотела бы сказать еще многое, но успела лишь сглотнуть, приоткрыть губы, как была прервана.
- мад-дам, все г - готово. -  медсестра, белая как полотно, явно слышавшая конец ее слов, стояла на входе скудно освещенной операционной. Мадам перевела взгляд с девушки на Кроссбоунса. Она надеялась, что ей не обязательно говорить, чтобы все было так, как должно быть. Она лишь слегка расслабила ладонь, позволяя скальпелю скользить между пальцами. Смертью медсестры все закончилось. Смертью медсестры все начнется. А в комнате просто станет на один труп больше. И на одну женщину счастливее.

[SGN]

[/SGN]

Отредактировано Ophelia Sarkissian (19-08-2017 14:01)

   Она стоит так близко и так далеко как позволяет ей стена, тьма и ощущения пространства. Они все еще держатся за руки, они все еще оба держатся за скальпель, друг за друга, но было бы слишком опрометчиво считать, что несколько часов, ее уговоры и умеренная боль заставят Кроссбоунса совершить стремительный сдвиг, изменят его мироощущение,  принудят считать ее и Гидру вновь достойными.

   Поэтому компромисс между подчинением и местью, коим является ее первый приказ, казался ей приемлемым для Рамлоу. Поэтому, его нежелание проходить психологические тесты она понимала, была готова принять. Он не будет готов ни сейчас, ни через месяц, ни через год.  Прощение – слишком серьезный шаг для человека, способного на чистейшее насилие. Оно было слишком труднодостижимым.

   Его выправка, возможности в стрельбе, физические данные давали представление – он прошел бы тесты. Возможно, чувствовался легкий недобор веса, общая забитость мышц, пара сотрясений мозга рассматривались как само собой разумеющееся, но в целом, раз кровь у него уже взяли, с остальным справиться он сможет и сам.

- Вы знаете, Кроссбоунс, змеи из семейства гадюковых во время активной охоты, найдя жертву, делают резкий бросок, кусают, впрыскивают в кровь своей жертвы яд (гемокоагулирующего типа, заставляющего кровь своей жертвы практически вскипеть),  и отскакивают, чтобы наблюдать, как внутренние кровоизлияния, спутанность сознания, судороги и отеки приведут к отказу сердца.  Жертвы никогда не умирают мгновенно, чужая агония может длиться днями, и все это время змея будет  просто наблюдать,  а после, когда жертву покинет последний вздох, ее  заглатывают целиком. – Это то, как поступала и она, наносила удар исподтишка, незаметно, потом неизменно ждала, а после приходила забрать то, что к тому времени считала своим. Это то, как поступала Гадюка. Теперь она вряд ли когда-нибудь вернется к этому имени. Скорее всего, ее убьют вместе с ним: однажды ее убила Мадам Гидра, теперь осталось умереть как Мадам Гидра. Но чего она хотела бы теперь? Она не знала. Наверное, она хотела бы гибели: стремительной, всеобщей, грандиозной, чистой. Наверное, она хотела бы мира: беспокойного, жуткого, вечно неправого, мелочного, стройного, правильного. Она уперлась пальцами в его грудь, нажала, призывая сделать шаг назад -  Но прямо сейчас я бы предпочла допить скотч, если мы не разбили бутылку.

Ей кажется, что время пришло. Утрясать вопросы можно вечно, но любое дело требует мотивации. Для большинства это страх, почтение, старые привычки или, в особо удачных случаях, сердечная преданность делу. Вот только Мадам любит играть с огнем и ни одна из них не работает на ее новом знакомом. - А вот чего хотите Вы?

- Кошачьих? – Кошки гуляют сами по себе, лезут под ноги, вонзают острые когти и зубы, уничтожая все, что ты любишь с азартом и надменностью. Кошки не сбиваются в стаи, убивают во имя развлечения, и на них змеиный яд действует слабее.

   И если Кроссбоунсу нравится сравнивать себя с кошками, то быть ему следовало бы ягуаром. Как минимум у него тоже есть пятна. Как максимум, теперь из-за слов, тембра и подслеповатой близости в этой темноте Офелия могла вспомнить свой Мандипур, свою встречу с большой кошкой, пока те еще не стали ей ненавистны. Тогда тоже была ночь, и в силуэте животного безошибочно можно  было распознать хищника, но она не чувствовала ничего похожего на то необычайное ощущение безотчётного ужаса, которое возникает при виде обреченных и отчаявшихся дураков. Она помнит кошку на дереве в каких-нибудь четырех метрах. Он стоит на расстоянии вытянутой руки. Она тоже не чувствует ужаса, но ощущает опасность, ощущает напряжение как продолжение самой себя, как жжение на языке, как тугую спираль где-то в позвоночнике.
Она не отрывает взгляда от гипнотизирующих  провалов в чужом лице, глядя в ответ такими же пронзительными и бессердечными, она не отдернула руки, хотя его намерение ее обездвижить казалось более чем возможным. Но его слова занимали ее сейчас больше. 

   Ее лицо медленно сложилось в гримасу: она резко сощурилась, ее мышцы лица неестественно дернулись, напряглись губы, и снова вернулось таким, каким было. Его слова были тем, что она хотела бы слышать, но  были так же и тем, что не должно звучать. Мадам поняла, наконец, почему он передумал.

     Ему было скучно.

   Теперь его черед быть жутким и настойчивым. Насмешливым, строптивым. Он все еще был злым, она – все еще холодной. Он смеялся, она выжидала, вдыхала железный вкус в воздухе и начинающие пробиваться сладкие нотки – солдат в углу, брошенный и неважный участник разговора, стремился умереть сильнее, чем было вообще возможно.

   Они молчали, пока она подбирала слова. Верить клятвам, сказанным в темноте нельзя, как нельзя верить цветам при свете луны. Кровь ночью кажется черной, решения – простыми.

   Впрочем, ей нужно была управляемое стихийное бедствие. Джонатан, как держащий курс на рифы пьяный капитан, не разбираясь где север, где восток, не раздавал приказы, а бросал клич. Отозвавшийся первым получал задание, как кота в мешке. Центр, координирующий работу всех точек, стонал метался, бурлил, сходил с ума и начинал входить во вкус.

   Но если дать Кроссбоунсу доступ к списку заданий, он сможет видеть все оформившиеся «работы в поле». Будет ли это достаточным, чтобы скрасить его серые будни.  Определенно нет.

   - Гидра позволит тебе выбирать своих врагов – Она лгала ему, не произнося ни слова лжи. Сбежать от дыхания вечной жизни так же сложно, как от шепота смерти. И Свобода, в данном случае - не спасение.  – Но для моих врагов ты сможешь выбирать только способ. То, как они умрут. – У нее немного врагов, но у тех, что были чаще всего ,нет и не было  имен и лиц. Еще чаще – ее враги даже не знали, что творят. Есть много путей, но не все они нужны, чтобы достичь цели. Гидра вышла из жестокости и идеи сдерживания, порядка, диктатуры власти. Гидра родилась из Силы и Воли, поскольку это единственные чувства, достойные нового мира. 

   Она позволила себе переплести пальцы и медленно статно запрокинуть голову. Ощущение, неясное холодное как сталь предчувствие под ребрами расцветало мыслью, что чудовища окружают ее. Она чувствовала чужое  биение сердца, словно то были крылья, она слышала чужое дыхание, словно то был хвост, но этого было мало. Трепещущее живое равнодушное сердце хотелось сжать в ладони, в крике и страхе его прошлых жертв хотелось искупаться.

- Ты забыл. Соглашений быть не может. Я дам тебе то, чего ты хочешь, пока ты не перенасытишься этим, пока не закипишь в собственном мозгу, пока сам не совершишь ошибку. Ты сам доведешь себя до отчаяния, взбесишься. - Она дернула свой кулак на себя, справедливо рассчитывая, что ни один  из них не способен разжать ладонь, и оттого резко практически врезалась в него. – Я увижу, как ты падешь. Я убью тебя. И ты примешь эту смерть как подарок. А до этого бойся меня, почитай, делай, что я тебе скажу, и я буду потакать тебе.

Она зажигала спичку рядом с канистрой с бензином, шипела губы гигантской мантикоре, смотрела как черные зрачки напротив будто бы становятся больше. Она могла дать ему только жестокость, тьму и бесконечную вереницу самоубийц, но монстр перед ней был, кажется, уверен, что это все, что ему нужно.
[AVA]http://s6.uploads.ru/i6ajK.jpg[/AVA]