Пьетро вот-вот должен вернуться. Ванда сидит на шатком, расхлябанном деревянном стуле, у распахнутого настежь окна, в руках у нее игла, цветные нитки и кусок ткани, которая вскоре превратится в красивое вышитое полотенце. Заковия — бедная страна, здесь продаётся любой труд.
Близнецы живут здесь уже почти восемь месяцев — с тех пор, как после выпуска из приюта  им по программе соцобеспечения досталось новое жильё — старенькая квартирка в двухэтажном бараке на самой окраине города — всё лучше руин, оставленных бомбами Тони Старка, и, кажется, их жизнь начинает постепенно налаживаться. Пьетро хватается за любую подработку, которая здесь только находится — свободных мест на заводах больше нет, а Ванда приноровилась вышивать ткань на продажу: ряды стяжков выходят ровными, плотными, и постепенно безликий обрезок расцветает ярким узором — такие недорогие сувениры пользуются спросом у редких туристов-европейцев. Ещё она иногда помогает соседкам по хозяйству: у рыхлой, белокожей Маришки для Ванды всегда находится банка парного молока или свежий творог, а Вилена сама печёт хлеб и всегда угощает Максимофф свежей, душистой буханкой. Ванде здесь нравится. Бомбёжки в последнее время почти прекратились, и если так пойдёт и дальше, пожалуй, они с Пьетро смогут начать новую жизнь.
Ветер приносит с улицы задорные переругивания торговок на рыночной площади и смех соседских ребятишек. Пьетро задерживается, но Ванде известны причины его опоздания. С тех пор, как они здесь поселились, он является предметом обожания всех женщин в округе в возрасте от четырнадцати до сорока. Вьющихся вокруг девиц брат встречает благосклонно, шутит с ними, смеется. Заигрывает. А кого-то даже приглашает на свидание. Ванда вздыхает. Она знает, что так — правильно, так и должно быть, но каждый раз, когда она думает о том, что брат проводит время не с ней, она словно ощущает болезненный укол в груди. Каждый раз, когда его нет рядом, она чувствует себя совсем одинокой, потерянной и никому не нужной.
С тех пор, как тот парень пытался взять ее силой, Ванда старается сторониться людей. В особенности, мужского пола. Одна лишь мысль о том, что он мог касаться ее — он или кто-то другой — повергает ее в холодный, липкий ужас. Ей так хочется быть любимой, но она боится даже думать об этом. Конечно, у нее есть Пьетро, он любит ее, а она — его, но это совсем не та любовь, которой жаждут девушки её возраста. Она любит его так сильно, но в последнее время ей хочется чего-то другого, гораздо большего. Таких отношений, которые завязываются у Пьетро с другими девушками.
Ванда знает, что они смеются у нее за спиной, перешептываются. Тычут пальцами ей вслед, когда она идет по рынку в своей застиранной одежде. Они считают её странной. Нелюдимая, сторонящаяся всех, кроме своего брата — полная противоположность ему, она становится объектом скрытых насмешек.
Они смеются над ней, но приходят в восторг при виде Пьетро. Высокий, статный, широкоплечий, он приковывает к себе взгляды не только молоденьких девушек, но и женщин постарше. Выйди он на улицу, облаченный в грязные лохмотья, они, наверное, и тогда нашли бы его привлекательным. Ванда сердито фыркает.
Порой, когда она видит его в обществе местных красоток, она представляет себя на месте одной из них, воображая рядом какого-нибудь другого парня. Такого же красивого, сильного и заботливого, как Пьетро. Такого, которого она будет любить так же сильно.
Да, она завидует, но пока ещё не может понять кому именно: Пьетро — потому что он не испытывает никаких проблем в общении с противоположным полом, или девушкам — потому что они могут вести себя с ним не как с братом.
Робкий стук в дверь отвлекает Ванду от ее занятия. Отложив вышивку в сторону, она в четыре широких шага пресекает крохотную комнатушку. На пороге неуверенно мнется очередная обожательница Пьетро: девушка с тугими, длинными косами и россыпью задорных веснушек на миловидном лице. В руках она сжимает корзину.
— П-привет, — чуть заикаясь произносит она при виде Ванды. Ванда знает её — Патрина, она с родителями и младшим братом живёт в квартире напротив. Их семья содержит яблоневые сады в пригороде Заковии на протяжение уже тридцати пяти лет. А, может быть, и больше — Ванда смутно помнит, что читала об этом когда-то в местной газете. В отличие от остальных девушек, Патрина всегда добра к Максимофф и не сквернословит у нее за спиной. Это делает ситуацию еще хуже.
— Я принесла яблоки для твоего... Для вас с Пьетро. Они из нашего сада. Ешьте на здоровье, — Патрина запинается лишь на мгновение, но Ванда знает, что она хотела сказать.
«Я принесла яблоки для твоего брата».
Наверное, что-то отражается у Ванды на лице, потому что прежде, чем она успевает выдавить хотя бы слово благодарности, Патрина всовывает корзину ей в руки и убегает, оставляя Максимофф растерянно сжимать плетёную ручку.
Проводив Патрину взглядом, Ванда затворяет за ней скрипучую дверь и возвращается в комнату, оставляет корзину на столе. Яблоки в ней круглые, крупные и красные — отбирали тщательно. Видно, что с любовью.
При их виде Ванду охватывает злость.
— Да пропади ты пропадом! — проклятье никому не посвящено и адресовано в пустоту. Она хватает корзину и с яростью швыряет её на пол. Яблоки с глухим перестуком рассыпаются по полу, разбегаются по сторонам, катятся под стол. Одно, особенно спелое, оказывается у Ванды под ногами, она в сердцах пинает его, и то, сверкая наливными боками, отлетает к порогу.

При виде Пьетро, Ванда испуганно вздрагивает, ей совсем не хочется, чтобы он был свидетелем её мимолётной ярости. Он так ласково пытается утешить её, что ей сразу же становится стыдно за свой поступок.
— Да, я... Такая неуклюжая, — она вымученно улыбается, как будто извиняясь за свою притворную неловкость и, опустив голову, помогает брату собирать яблоки с дощатого пола. Яблоки ведь, и правда, ни в чем не виноваты. И Патрина тоже.
— Она заходила проведать нас, — врёт Ванда, не моргнув и глазом. — Яблоки вот... принесла...
«Для тебя».
Во рту становится горько. Чтобы не продолжать неприятного ей разговора, Ванда старается поскорее сменить тему:
— Герта? Да, помню ее, хорошая женщина, — она косится в сторону принесенной братом сумки. — Что там? Пахнет здорово.
Она снова заставляет себя улыбнуться, на этот раз получается естественней —  аромат от свертка на столе и впрямь исходит головокружительный.

Они ужинают, Ванда с удовольствием уминает свою скромную порцию — если возможно, она всегда старается, чтобы Пьетро досталось больше. Он никогда не жалуется, но она понимает, как утомляет его физический труд. Ему нужно больше есть и восстанавливать силы. Пьетро в свою очередь знает — или хотя бы догадывается, что сестра делит еду совсем не поровну, но делает вид, что ничего не замечает. Они не раз уже спорили из-за этой её привычки. Молчание позволяет избегать им ненужной неловкости.
Ванда с интересом слушает рассказ брата о прошедшем дне, расспрашивает его о новостях — местных и тех, что из города. Маленькое происшествие с яблоками почти забывается к тому моменту, как она поднимается из-за стола, чтобы вымыть посуду.
Пока Ванда складывает чашки и тарелки в раковину, такую же тесную и старую, как все в этом доме, Пьетро с увлечением принимается хрустеть угощением у нее за спиной.
— Что ты думаешь о ней? Она тебе нравится? — перекладывая посуду, словно невзначай осведомляется Максимофф. Оборачивается и в ответ на недоуменный взгляд близнеца поясняет:
— Патрина. Мне кажется, она к тебе неровно дышит.
«Она и еще десяток соседских девиц».
Дана, Эмилия, Иванка... Они все вьются вокруг Пьетро, и Ванда знает каждую по имени, даже не запоминает их нарочно — они сами откладываются у нее в памяти. Следует признать, Патрина — не самая худшая из всех, но даже её она не готова принять в качестве пассии Пьетро.
Ванда старается выглядеть непринужденной — ей кажется, что она хорошо справляется, и даже не подозревает о том, как предательски дрожит еёголос. О том, какая звучит ревность в этом невинном как будто бы вопросе. Не замечает, как отчаянно, до белеющих костяшек, цепляется пальцами за подол заношенного платья, как в глазах закипают злые слёзы. Она ещё не осознает до конца, что чувствует к своему брату, но уже точно знает, что одна только мысль о том, что когда-нибудь ей придётся (а, возможно, уже приходится) делить Пьетро с кем-то ещё, совершенно невыносима. О том, чтобы подпустить к себе какого-то мужчину, и вовсе речи идти не может. Опыт общения с сильным полом у Ванды скудный, но крайне поучительный: всё, чего они хотят от неё — лишь её тело. Никому нет дела до того, что она чувствует. Никому, кроме Пьетро.
Ванда понимает, что однажды настанет день, когда им придётся отпустить друг друга и пойти каждому своей дорогой, и единственное, о чём она мечтает — чтобы этого никогда не произошло. Но, чем старше они становятся, тем ближе подступает этот момент, и это пугает Ванду до безумия. Она готова пойти на всё, сделать что угодно, только бы им не пришлось разлучаться. Пьетро должен принадлежать только ей, быть рядом. Всегда.
Но разве так должна думать сестра, желающая счастья своему брату? Ванда втайне ругает себя за чувство, которое пока ещё по незнанию принимает за эгоизм, прячет его поглубже, скрывает.
Но проклятые яблоки становятся последней каплей. Вдобавок, они оказываются действительно вкусными, и от этого ей обидно вдвойне.