Резкий звук сирены пронзает ночную тишину, нарушая покорную, почти осязаемую тишину, что уже который год накрывала Айзендорф после наступления комендантского часа, установленного захватившим город нацистами. Рука непроизвольно дергается и стопка книг, собранных девушкой по всему дому в намерении, наконец-таки, навести порядок в книжном шкафу, опасно покачнулась, чудом избежав разрушения и падения на пол. Но, по правде, в этот момент Гретхен плевать на порядок. Закусив губу, она, словно маленькая девчонка, услышавшая, что на улице выпал снег, спешит к окну. Вот только на лице Целлер далеко не радость или восторг – беспокойство, которое она зазря пытается скрыть за нахмуренным взглядом. Рихард, хорошо знающий, что означает этот взгляд, и куда лучше дочери представляющий, что означает вой сирены, лишь слегка качает головой, заранее пресекая на корню все возможные безумные идеи Гретхен, которой всегда было трудно оставаться в стороне.
Завтра. Они узнают подробности уже завтра. Все, что могли, Целлеры уже сделали – теперь оставалось только ждать. Ждать и, по возможности, не думать о том, что происходит снаружи, дабы лишний раз не накручивать и не переживать за «наших друзей», как любила, с усмешкой, называть Гретхен тех, кому отправляла сообщения с помощью старого передатчика.
Сейчас ей усмехаться не хочется. Сделав глубокий вдох, она мотнула головой, словно надеясь таким образом прогнать дурные мысли прочь, и отходит от окна. Все равно ничего не видно, кроме крыши соседского дома и неба – темного, затянутого облаками, мрачного, безмолвного. Возвращается назад, к шкафу, где с излишней сосредоточенностью выставляет по алфавиту книги, вытирая с корешков тех, что давно не брали в руки, тонкий, еле заметный, слой пыли.
Даже когда сирена затихает, напряжение, сковавшее все тело, не отходит, и в какой-то момент Целлер не выдерживает – резко подскакивает к окну и с шумом задергивает темные шторы. Никакого логического смысла в этом нет, да и факт задернутых штор вряд ли на что влияет, но на души отчего-то и правда становится слегка легче. Словно эти два жалких куска ткани могли огородить их с отцом от окружающего мира.
Вот только, кажется, окружающий мир огораживаться не хотел и спустя какое-то время вновь повисшую тишину нарушает стук в дверь. Громкий, быстрый, настойчивый. Вновь переглядывается с отцом, кивает на его немую просьбу оставаться на месте и, едва Рихард переступает порог комнаты, подходит к столу, пряча в рукав тонкий нож для писем.
Прошло то время, когда, при каждом стуке в дверь, ее охватывала паника «Ну вот, разоблачили!». Сейчас на смену ей приходил лишь холодный расчет и понимание того, что готовой нужно быть ко всему. А ночные визитеры, в этом городе, ничего доброго с собой нести не могли.
Замирает на месте, слегка склонив голову к плечу, вслушиваясь в интонацию и слова отца и внезапного гостя, голос которого Гретхен незнаком. Что ж, на обыск, что порой устраивали нацисты, не похоже, отчего девушка, все так же пряча в рукаве ножик, решительно выходит из комнаты и замирает лестнице.
Конечно, когда ты видишь прославленного американского героя в своей прихожей, то впасть в некий ступор позволительно. Вот только то, что «американский гость» был не один, отвлекает Целлер от того, чтобы сполна проникнуться моментом, о котором, возможно, в будущем она могла бы гордо рассказывать своим детям. Одного взгляда на раненого товарища Капитана хватает, что все формальности и приветствия сейчас не уместны.
Выкинув из рукава ножик, который с тихим звоном ударяется о деревянный пол, девушка спешно убирает волосы, дабы те не лезли в глаза, и, пока мужчины относят пострадавшего в подвал, где, за шкафом, у отца был пристроен стол специально для таких случаев, спешно достает из шкафчика бинты с полотенцами.
Подобный случай в их доме не первый. Во время «рассвета» сопротивления, когда его численность была в десяток раз больше нынешней, такие операции были делом, к сожалению, постоянным – куда ж еще податься раненым, как не к главе сопротивления, который, по совместительству, еще и врачом был.
Все было доведено до автоматизма. Собрав медицинские инструменты и все, что могло пригодиться в ходе «операции», Гретхен спешит вниз, не применив тщательно запереть входную дверь, которую отец, в суматохе, оставил открытой.
Разорвав одно из полотенец на несколько частей, она смачивает их в горячей воде и, пока отец мыл руки, подается было обмыть рану пострадавшего, однако тот метался и махал руками так, что умудрился попасть девушке по щеке. Боли Гретхен не почувствовала, однако дернула щекой, предвкушая возможный синяк и обеспокоенно закусила губу. Обезволивающего в доме давно уже не осталось, поэтому и до этого отцу приходилось «оперировать» пациентов при сознании, что порой взваливало на его дочь обязанность удерживать тех, дабы они не дергались. Целлер хоть «слабой и хрупкой», как полагается девушкам, не была, но шансов сдержать взрослого парня, к тому же солдата, не было никаких.
Ситуацию разрешил Капитан, заговорив с другом нарочно спокойным голосом. К удивлению девушку, «пациент» перестал размахивать руками, что позволило ей быстро стянуть с него форму и, насколько позволяли обстоятельства, промыть рану.
За все время Гретхен не проронила ни слова и не позволив ни единой эмоции проскользнуть по лицу. Лишь когда шальная пуля была извлечена, раны зашиты, а пациент уснул, девушка, выйдя из подвала и запершись в ванной, с шумом выдохнула, устало прикрыв глаза. Обошлось. Несмотря на сложность ранения, прогноз был весьма позитивным, но руки, до этого не разу не дрогнувшие, мелко тряслись, пока девушка смывала с ладоней чужую кровь – напряжение дало о себе знать, благо, в момент, когда от этого ничего не зависело.
Ополоснув лицо холодной водой, Гретхен отправляется на кухню – есть те, кто устал посильнее ее. Да и, когда прямая угроза жизни пациента пропала, пора вспомнить и о роли хозяйки.
В разговор между отцом и Капитаном она не вмешивается, лишь молча ставит на стол поднос с чашками и встает за креслом, позади отца, положив руку ему на плечо. И, все так же молча, кивает на слова Роджеса, давая понять, что позаботиться о его товарище – как же иначе.
- Ты устал, отдохни, - когда Капитан покидает их дом, Гретхен внимательно, с легким прищуром, смотрит на отца. – Я знаю, что делать, - опережая все аргументы и возражения мужчины, твердо говорит она. Рихарду нужно поспать, в конце-концов ему утром, как ни в чем не бывало, надо предстать на работе перед немцами. Отец понимает это, как и то, что дочь не хуже его знает, что делать с солдатом у них в подвале в случае чего, отчего соглашается, дав дочери парочку указаний по уходу за больным.
Ночь нельзя было назвать спокойной, но пару раз, в перерывах, когда надо было менять холодный компресс на лбу сержанта, Целлер даже удалось вздремнуть. Вот только к утру в сон клонило сильнее всего и, когда отец перед уходом спустился проведать пациента, заслышав сквозь полудрему шаги на лестнице, девушка чуть не свалилась от неожиданности со стула, вовремя успев изобразить на лице крайнюю степень заинтересованности в книге у нее в руках – показывать отцу свою усталость и давать лишний повод для беспокойства ей не хотелось.
В очередной раз заверив Рихарда, что все в порядке, она проводила отца до двери и, проводив его взглядом до конца улицы, поплелась на кухню варить себе кофе, который, впрочем, ни особо бодрил. Захватив кружку с собой, девушка вновь спускается в подвал и с удивлением обнаруживает, что глаза вверенного ей «пациента» открыты и взгляд его весьма осмысленен.
Поставив кофе рядом с книгой, она подходит к Барнсу и кладет руку на лоб сержанта. Жар не такой сильный, как ночью, хороший знак.
- Все хорошо, - запоздало подумав о том, что незнакомая обстановка могла напрячь сержанта, Целлер старается говорить мягко, заправляя за ухо непослушную прядь волос. – Ваш друг принес вас вчера к нам домой и мой отец вытащил пулю. Раны не смертельные, но постарайтесь не делать резких движений, чтобы швы не открылись… Вот, выпейте, - Гретхен протянула парню заранее приготовленный настой трав, что должен был помочь сбить температуру, жалея о том, что в доме нет лекарств, способных куда лучше старых настоев справиться с этой задачей и облегчить выздоровление сержанту.

Эмоций уже никаких не осталось – все растратилось, выцвело, истлело и огне переживаний минувших лет. Гретхен помнила своего первого «пациента» - женщина, лет тридцати, с послеродовой горячкой. Ей самой тогда было лет тринадцать или четырнадцать и о медицине она знала только от отца или записей матери, которые бережно хранила в своей комнате, порой проводя пальцами по написанным от руки строкам, словно это могло ей получше воскресить в памяти образ той, что давно ушла из ее жизни. В ту ночь было все – от банального страха, из-за которого руки дрожали, пока юная Целлер несла таз с холодной водой в подвал, то непередаваемого чувства триумфа и гордости за себя, когда отец, аккуратно обняв за плечи, сказал, что она молодец, и что жизни женщины ничего не угрожает.
Сейчас же Гретхен сама себе напоминала заведенный механизм, который годами настраивали, чтобы он правильно и должным образов выполнял свою работу. В этом самом подвале своего дома она не раз встречала смерть и не раз же обыгрывала ее. Вот только с годами все – и боль утраты с чувством вины, что это произошло по твоей вине, и самодовольство с глупой гордостью – утрачивало яркость.
Когда от твоих действий зависит жизнь другого человека, эмоции лучше оставлять за дверью. Отец не раз повторял ей это – и Целлер понимала, что он прав, иначе никак. Вытаскивая пулю из тела или зашивая порванную связку, лучше не думать о том, что перед тобой, черт возьми, пока еще живой человек, который не только чувствует все то, что ты с ним делаешь, но и всецело зависит от твоих действий.
Гретхен никогда не хотела быть врачом. Да, когда твои родители весьма преуспевающие лекари, эта сфера деятельности так или иначе затрагивает тебя, но вот тяги к медицине Целлер в себе никогда не ощущала. Да, в ней было достаточно сочувствия и сострадания, чтобы не отвернуться от того, кому нужна была помощь, но… не ее. Это девушка знала еще с детства, когда поняла, что по стопам родителей не пойдет.
Вот только жизнь все решает иначе, обыграв события так, что Гретхен невольно, но пришлось освоиться с профессией медсестры. Хотела этого? Нет. Но Целлер всегда отдавала должное слову «надо». Кто, если не она?
И, быть может, отчасти она цеплялась за свой неофициальный статус помощницы отца из-за того, что иначе не представляла, чем еще заняться. Глядя на своих сверстниц, Гретхен понимала, что роль смиренной домохозяйки тоже не для нее.
И было что-то неправильное в том, что она получала некое удовольствие и успокоение, когда, по приказу отца или в тайне от него, вместе с другими повстанцами проникала на базу ГИДРЫ.
Она и бы сейчас охотней попыталась бы сунуться к немцам, чтобы понять, что именно они столь старательно разыскивают в их городке, но сначала необходимо было убедиться, что жизни вверенного в ее руки солдата ничего не угрожает.
- Ой, оставьте эту светскую вежливость, - девушка беспечно махает рукой, не желая слушать столь уже привычные ее слуху фразы. Да, хлопоты были, отрицать не станет, ну и что с того? Как будто кто-то другой нормальный человек поступил бы иначе. Они, так или иначе, на одной стороне и должны помогать друг другу. Все просто и понятно, что не стоит придавать этому какого-то особо значения. Никто же не благодарит солнце за то, что оно светит? Помогать раненым было для Гретхен и ее отца столь же естественным, как незыблемые природные явления.
- Вы плохо спали, - коротко кивает на вопрос Целлер, хотя ответ, наверно, и так был очевиден – вряд ли она выглядит как человек, беспечно проведший ночь в собственной уютной постели. Впрочем, она никогда не была в числе тех девиц, которые нервно трясутся над собственным внешним видом, да и обстановка не благоволила париться по такого рода мелочам.
Слова Джеймса лишь веселят девушку, и она прячет усмешку за глотком кофе, мол, все в порядке, пока рядом со мной мой черный друг. Это далеко не первая и, наверняка, не последняя бессонная ночь в ее жизни, так что как-то заострять на этом внимания так же нет смысла. Однако ее молчаливый ответ явно не удовлетворил солдата, что заставляет Гретхен слабо улыбнуться. Вот смешной – сам на волосок от смерти побывал, а переживает, что у нее банальный недосып.
- Благодарность от одного богатенького пациента отца, - просто пожимает плечами девушка, махом допивая напиток и ставя кружку на стол. Она видела заинтересованный блеск в глазах парня, который тоже явно был не прочь подкрепиться кофе, но давать энергетик пациенту, которому лучше всего спать и не тревожить организм, определенно было бы плохой идеей. Так что придется солдату довольствоваться ему пока лишь настоем из трав. – Когда выздоровеете, я вас угощу чашечкой, - решила немного приободрить Джеймса Целлер, вновь присаживаясь рядом с ним, собираясь проверить повязки.
- Гретхен, - представилась девушка, сосредоточенно нарезая марлевые повязки и смачивая их в горячей воде. Лишь проведя все предварительные процедуры, она осторожно снимает с парня рубашку и проводит пальцами по горячей коже. Не самый лучший знак. Слегка хмуриться, снимая бинты, боясь вызвать кровотечение. Но опасения напрасны, шов выглядит лучше, чем она ожидала.
- Ваш друг был прав, на вас все и правда поразительным образом все быстро заживает, - слегка присвистнула Гретхен, вытирая спекшуюся кровь с края шва и обрабатывая его зеленкой – лучшего в их доме уже не было. Выкинув старые бинты и наложив новые, Целлер молча продолжает заниматься другими мелкими царапинами и ранами, пока каждый порез на теле ее подопечного не был отмечен зеленым цветом.
- Герр Джеймс, давайте не будем меняться ролями: это я слежу за вашим самочувствием, а не наоборот, - Гретхен слегка улыбается, но голос ее звучит твердо. – Если к вечеру ваше состояние не ухудшиться, обещаю, ненадолго я избавлю вас от своей докучливой компании, - улыбка превращается в усмешку, а глаза лукаво щурятся, пока девушка убирает таз назад под кровать.

Гретхен не из тех, кто молчит. Ей всегда, на любое слово в свой адрес, есть что сказать в ответ. И, зачастую, она говорит, не заботясь о чужих чувствах. Но, под внешней жесткостью, прямолинейностью и вечным сарказмом, что легче всего различить в характере девушки, в ней все же припрятано некое чувство такта и интуитивное понимание того, когда лучше свой комментарий оставить при себе, не озвученным. Это дается с трудом, но все же, мысль о том, что если Барнс никого в этом городе не спасет, если будет мертвых из-за послеоперационной горячки, так и остается только мыслью, не облаченной вербально словами. Что ж, пусть все будет просто: если его задача спасти город, то ее – обеспечить, чтобы этот неугомонный вояка смог это сделать, а не свалился без чувств, пройдя пару метров.
Налив в кружку чистой воды, на случай, если сержанту захочется выпить чего-то, не отдающее замахом и привкусов травой, Целлер поднимается на кухню и возвращается спустя пару минут с разогретым бульоном – более тяжелую пищу предложить больному она, по вполне ясным и определенным причинам, не может.
- Я передам Вашему другу, что вы настроены столь оптимистично, - усмехается девушку, вновь занимая свое место на стуле напротив кровати, закинув ногу на ногу, пока пациент увлеченно опустошал тарелку. Как там говорят, здоровый аппетит признак того, что организм идет на поправку? Что ж, если судить по аппетиту Барнса, то он уже завтра бегать будет. Что, в целом, было хорошо, не будь столь странно. Гретхен видела всякое, включая то, как, казалось бы, совсем гиблый пациент выкарабкивался буквально с того света, демонстрируя действительно заслуживающую уважению волю и тягу к жизни, но на все уходило время. Немало времени. Джеймс же, казалось, плевал на то, что другим бы понадобилось как минимум пару дней, чтобы после пережитой операции так бодро самостоятельно орудовать ложкой. Впрочем, Целлер знает, что каждый организм реагирует на лекарства и исцеляется по-своему, загонять всех под один шаблон глупо и не имеет смысла, поэтому, пообещав своему пациенту, что если отец не будет против, до завтра предложит ему что-то постнее, забирает посуду и, решив, что за пару минут с солдатом ничего страшного не случится, спокойно убирается на кухне, дабы не разводить лишний бардак – в конце-концов, следить за порядком в доме ее прямая, как женщины, обязанность.
Однако, она ошиблась. За те несколько минут, что ее не было, пациент умудрился пропасть. Глаза девушки расширяются, когда она видит пустую смятую кровать, пальцы нервно сжимают подол платья, грозясь и вовсе порвать ткань ногтями, но звук льющейся воды выдает «беглеца» с потрохами, позволяя Гретхен облегченно выдохнуть. Первая мысль – ворваться в ванную и по всей программе отчитать непослушного пациента, но, как-никак, кое-какое чувство такта в Целлер все есть, отчего ей удается придушить в себе этот порыв. Но она не может отказаться в себе мстительном удовольствии забрать прислоненные около двери костыли, без которых сержант вряд ли сможет самостоятельно добраться назад до постели. Она дерзко смотрит на завершившего водные процедуры Барнса, мол, умник, дерзай! И тот, вот упрямец, пытается доковылять к кровати, что изначально было обречено на провал. Возможно, девушка испытала бы чуть больше уважения к решительности солдата, не отдавай этот поступок откровенной глупостью и мальчишеским упрямством.
- Идиот! – закатывает глаза Гретхен, перехватывая Джеймса, который вот-вот грозился самостоятельно разбить свой нос о пол, и силой заставив его положить одну руку ей на плечи. – Мысль попросить меня о помощи Вашу светлую голову конечно не посетила, так? – саркастично спрашивает Целлер, слегка дернув плечом – солдат был далеко не самым легким из ее пациентов, но показывать это девушка не собиралась. – Могли б немного подумать о том, столько сил и труда потратил мой отец, спасая Вам жизнь, прежде чем так беспечно разгуливать, грозясь положить конец его стараниям и вызвать кровотечение! - отчитывает своего пациента Гретхен, укладывая его назад в постель, игнорируя все его слабые попытки сопротивляться. Лишь проверив каждый шов и убедившись, что опрометчивый поступок сержанта не приведет к печальным последствиям, девушка облегченно выдыхает, глядя на проваливающего в сон солдата.
- Идиот, - вздохнув, повторяет Дрозд, но на этот раз с легкой улыбкой на лице.

Вечером ее сменяет отец, игнорируя уже все ее попытки заверить, что она в порядке и нет смысла гнать ее наверх. Но спорить с отцом – себе дороже, поэтому Гретхен вздыхает, смиряясь с судьбой, и уныло топает наверх, в решительности, что лучше всю ночь будет продолжать переставлять книги в шкафу, чем уснет и покажет отцу, что он был прав и она правда устала. Однако, стоило только увидеть кровать, которая буквально манила ее соблазнительным рельефом подушки, вся решительность куда-то испарилась, и, убеждая себя, что поспит пару часиков, после чего сама прогонит отца спать и продолжит следить за пациентом, Целлер уснула еще до того, как голова коснулась подушки.
Когда она проснулась, вечерние сумерки за окном сменились утренними солнечными лучами, заливающими комнату. Подорвавшись, словно ошпаренная, девушка кидается прочь из комнаты, на бегу поправляя одежду и волосы. Черт, как она могла отключиться на всю ночь! Отцу же скоро на работу, и, получается, из-за нее от пойдет не выспавшимся?!
Буквально вбегая в подвал, Гретхен замирает, увидев, что и отец, и Барнс бодрствуют, и, казалось, ведут некое подобие светской беседы. Под глазами отца видны слабые черные тени, но он не выглядит сильно уславшим.
- Отец, на пару минут, - выразительно округлив глаза, говорит девушка и, гордо расправив плечи, разворачивается, поднимаясь на кухню и насыпая в турку кофе – кому-то оно сейчас точно лишним не будет. – Ты должен был меня разбудить! – возмущенно шипит Гретхен, едва отец переступает порог кухни, возмущенно скрестив руки на груди. Отец лишь махает рукой и смотрит на нее так, что девушку сразу становиться неловко. Она знает, почему он не разбудил ее, предпочтя провести бессонную ночь рядом с пациентом. По той же причине, что и она охотно пожертвовала бы своим отдыхом, лишь бы отец выспался. Целлер шумно выдыхает, смягчаясь, понимая, что упреки тут бесполезны. – Я приготовлю тебе кофе.
- Много кофе.
Гретхен лишь смеется в ответ.

Когда отец уходит на работу, девушка, прихватив из почтового ящика газеты, спускается в подвал, вновь занимая свое место на стуле и закидывая ноги на край кровати сержанта.
- Как самочувствие, герр Джеймс? – с улыбкой интересуется она, внимательно осматривая пациента. Барнс определенно шел на поправку, вот только покидать постель ему все равно было рано, поэтому, убежденно попросив солдата не стесняться и, если что понадобиться, обращаться к ней, принялась изучать сводку новостей. Меж бровей пролегает недовольная складка, когда она натыкается на текст о том, что неизвестные солдаты, вероятно американцы, нарушили границы города и теперь фашистская армия разыскивает нарушителей. Достаточно ли хорошо укрылись Капитан Америка и другие члены команды?
С каждой строчкой прочитанных новостей, Целлер убеждалась, что так просто сидеть и выжать нельзя. Надо что-то делать.
Вот только что?
Она слишком погружена в свои мысли, выполняя все на автомате: наводя порядок в подвале, проверяя и смазывая мазью швы Джеймса, бегая на кухню, принося ему то отвар, то уже полноценную тарелку супа.
Горячка Барнса отступила, хотя температура все еще был немного выше нормы, но Целлер была почти уверена, что за пару ближайших часов с ним ничего не случиться. Так может, ей стоит рискнуть? Гретхен претила сама мысль, что она будет тут порно сидеть в стороне, ничего не делать, уповая на случай и надеясь на чудо.
Она ведь может помочь.
Хоть чем-то.
Например, узнать, что так старательно ищут немцы. Кто знает, может эта информация пригодиться Роджерсу и его команде.
Тем более, она знает, где куда можно податься за ответами…
Как можно тише, не желая тревожить и привлекать внимание Джеймса, Гретхен забирает посуду и покидает подвал. Бросив тарелки в раковине, она бежит в свою комнату, торопливо отыскивая в ящике пистолет и проверяя количество патронов. Быстро собрав волосы в хвост и натянув на голову берет, девушка, стараясь ступать как можно тише, крадется к выходу, но в спешке, снимая пальто с вешалки, неудачно поворачивает локтем, в результате чего вешалка с шумом падает на пол.
Выругавшись сквозь зубы, Целлер быстро наводит порядок и, спрятав пистолет в карман пальто, отпирает дверной замок, пропуская в дом свежий, несущий прохладу вечерний ветер.