Пуанты сжимают ноги, но разве на это можно обращать внимания, когда у тебя премьера, а ты – прима-балерина, затмившая всех остальных возможных претенденток, внезапно взлетевшая на самую высокую точку Олимпа. Талант, который был замечен и воспитан в традиции русской балетной школы. Легкая, почти невесомая, порхает по сцене, едва ли не в творческом экстазе, играет избранную в «Весне священной». Она получает ни с чем несравнимое удовольствие от этого действа, будто бы все забывается, когда ноги едва касаются сцены, когда пируэт за пируэтом вырисовывается новая реальность, что не будет больше существовать за рамками этого мира. Рыжие волосы пламенем взвиваются каждый раз, когда хрупкая фигурка взмывает в воздухе, сияет своими голубыми глазами, прожигая каждого зрителя насквозь. Они заворожены ею, смотрят только за ней, даже музыку толком не слушают, будто гипнотизирует их. Сотоварки завистливо поджимают губы, перешептываются между собой – дешевка, неизвестная никому девка, без роду и родственников, разве что фамилия говорящая. И то, в такое время такой фамилией стыдиться надо, а не гордо нести ее, да и к тому же, сменила она ее давно. И это еще один повод для зависти, ведь эта рыжая знает, как смотрят на нее балерины и их подруги, когда она идет под руку со своим мужем, мечтой многих, причиной томных и влажных ночей. Не верьте, что в СССР нет секса, еще как есть, и ее муж – желанная добыча для каждой, разве что только не для нее.
Воспоминания в голове находятся в хаотичном порядке, не всегда то, что возникает в разуме кажется верным или правильным, сама она давно уже запуталась, не понимает, что происходит, но виду не подает. Знает лишь только то, что не хотела замуж, отпиралась до последнего, но разве же есть выбор у той, что действительно без рода и фамилии, живущая, фактически, благодаря тому, что подарило ей государство. И это государство не забывает об этом каждый раз напоминать. Гримерка утопает в цветах, но они ей не нужны, сидит перед зеркалом, распутывает ленты на ногах, ощущая, как боль окутывает лодыжки – всегда так происходит после особенно трудных спектаклей. Но сегодня была феерия, зал рукоплескал, и Он в том числе. Наверное, думает, что раз забрался на задворки, то никто не узнает и не поймет, что он был тут. Как ни странно, но она благодарна Ему, что он пришел сюда, больше-то и приходить некому. Зарывается пальцами в волосы, достает оттуда многочисленные шпильки, заколки, позволяет локонам рассыпаться по плечам, и вновь затягивается сигаретой. Хоть какие-то вредные привычки должны у нее быть? Это неимоверно раздражает всех, кто ее окружает, но в целом, ее любят, боготворят практически, еще бы, такая женщина, такой нрав, такая красота. А вот ей противно от самой себя, потому что глубоко внутри Таша точно знает, что она на самом деле представляет из себя, но обязана играть роль послушной девушки, тянуть не только носочек и спинку, но и рот в фальшивой улыбке. Впрочем, все это она делает мастерски, никто и подкопаться не может.
Выходит через черный вход, не любит она всю эту шумиху, хотя и должна делать вид, что жить без нее не может, и сразу видит Лешу. Губы против воли растягиваются в искренней улыбке, хоть одно знакомое лицо в этом водовороте смазанных масок. На ней простое платье белое в синий горошек, юбка льнет к ногам, а на ногах обычные белые тенниски, и на лодыжках виднеются синяки, скрытые под слоем тонального крема и пудры, чтобы не пугать обычных смертных.
- Спасибо, что пришел, - говорит искренне, и целует в щеку, добавляя нотку смущения. Его цветов сегодня нет, впрочем, и не надо. Подарки от поклонников держит ближе всего к себе, любимые – это пионы, хотя у таких, как она любимое это то, что диктует начальство. Но хотя бы тут не лезут, позволяют выбирать, спасибо и на этом. Под его пиджаком легкая прохлада тут же проходит, и становится немного теплее. Кивает в ответ на фразу о машине, плавно садится на заднее сидение, и тут же сбрасывает цветы к себе под ноги, устав их держать.
- Опять? – ни капли возмущения, простое любопытство. Она догадывается о многом, но также о многом молчит. Например, о том, что ей в это же время завтра ехать в контору на очередную беседу, после которой снова воспоминания будут роем виться в голове, оттуда постепенно будут исчезать какие-то детали, а вот какие, уже сейчас она не помнит. И самое главное – люди будут исчезать. Таша передергивает плечами, дрожащими пальцами перебирает подол юбки, и стиснув зубы, старается ничего не говорить лишнего.
- А у меня завтра второй спектакль. Шампанское – это хорошо, правда, мне много нельзя. Ты же знаешь, что я быстро с него пьянею, - выдает очередную фальшивую улыбку. Врет, никогда не пьянеет, об этом она еще помнит и знает, что то, что у нее в крови не позволяет алкоголю брать верх над разумом, сколько бы выпито ни было. Внезапно замолкает, смотрит в окно, на проносящиеся мимо огни и пейзажи, закусывает губу, и резко поворачивается к мужу.
- Мне ведь нельзя к тебе туда приехать, да? Не разрешат? – Смотрит почему-то с надеждой, что на самом деле он сможет добиться того, что ее пропустят, что допустят просто хотя бы посидеть где-нибудь в сторонке, посмотреть. Ей невыносимо дома после этих процедур, кажется, что она сходит с ума. А самое ужасное, что после них, если надолго остаться одной, кажется, что ненависть заполняет каждую клеточку тела. Каждый раз после его «полетов» и после ее бесед отношения, что налаживаются с таким трудом, вновь летят к обрыву, останавливаясь лишь в последний момент.
Пододвигается на заднем сидении, ближе к Алексею, и как-то совсем уж доверчиво и устало утыкается лбом ему в плечо. Она понимает, что должна радоваться тому, как ей жизнь устроили, вот только не может. Потому что это было «по взаимному несогласию». Он ведь тоже молодой, жить ему хочется так, как хочется, и женщину иметь рядом ту, что любить будет по-настоящему, а не по написанному сценарию. И это противоречивое чувство, когда с одной стороны и жалко его, но себя еще жальче.
- Ладно, я понимаю, что нельзя. Найду чем заняться, репетиции еще никто не отменял, - в миг отодвигается, как раз в тот момент, когда машина останавливается во дворике дома, где их квартира. Его квартира, если быть точнее. Таша собирает с пола цветы, не замечая, как выдержка дает сбой, и то ли от усталости, то ли от безвыходности ситуации, на лепесток пиона капает слезинка, которая тут же исчезает. Такие, как она не то чтобы не плачут, даже не совершают попыток.