Ванда не любила сравнений людей с животными. Точнее, как, некоторые образы накладывались сами собой, но именно что образы, целиком. Конкретно этот человек похож на конкретно вот того жирафа с фотки, третьего справа. А не в принципе все люди с длинными шеями похожи на жирафов. Или те, до кого долго доходит. Ведьме виделось что-то неправильное в этом, как будто животных пытались урезать, ошаблонить и использовать ещё и так на благо упрощения жизни двуногих. Нет, она совсем не была гринписовцем, но гармоничность мира природы считала явно выше, чем то, что называли гармонией люди. Обитатели бетонных муравейников, они даже тут умудрились украсть гениальный замысел и сделать из него картонку, лекало, чтобы не придумывать самим.
Так вот, Ванда не думала о себе в таком ключе, но со стороны два дня, прошедших с пробуждения Пьетро, напоминала кошку, которая слоняется в изнеможении по всем помещениям, не вынося запертых дверей и доканывая сама себя и хозяев постоянным "выйти-войти" и отиранием у порогов. Ещё бы ей не отирать пороги в беспокойстве, ведь закрытая дверь означало то, что за ней мог находиться Пьетро. И те, кто его допрашивал, осматривал, изучал. Конечно, Ванду туда не пускали. Конечно, её отвлекали как могли и чем могли чуть не полным составом Мстителей, потому как иначе удержать Ведьму? К тому же память о Ванде на грани срыва была наверняка ещё свежа. Так себе перспектива.
Близнецов Максимофф искусно изолировали друг от друга, постоянно куда-то перемещая, около двух суток, и всё это время Ванда изводилась, но старалась держать себя в руках. Она вся будто превратилась в большой радар, тонко, но очень узко настроенный. На одного-единственного человека, на обожаемого брата. Где он? В порядке ли он? Что чувствует? Не зол ли? Не нужно ли срываться на помощь, не разбирая дороги? Потеряв его однажды, Ведьма знала - второго раза не будет. Она просто не допустит, а если вдруг допустит... Не переживёт. Это слишком больно.
- Где Пьетро? - в стотысячный раз задала вопрос Ванда, не особенно надеясь на правдивый ответ, но не собираясь сдаваться.
У неё был немного отстранённый, обманчиво-спокойный взгляд, упрямо сжатые губы и как всегда нервно перебирающие воздух пальцы. В ней не было угрозы, по крайней мере, того её уровня, чтобы эвакуироваться. Кое-кто, конечно, побаивался Ведьму в принципе, в любом её состоянии, но некоторые освоились и махнули рукой. А может, в них пропадал талант дрессировщика. Ванда бы не удивилась.
Наконец, на третий день Максимофф дали нормальный ответ, и она едва не бегом устремилась в комнату, где был брат. На пороге одной из переговорных Ванда столкнулась с выходящим мужчиной в строгом костюме, но не уделила ему никакого внимания. Не в форме, не в медицинском халате, без оружия - так и что ещё важно? Пусть идёт своей дорогой. Влетев в комнату, девушка замерла на пороге, чувствуя знакомое тепло в груди и, увы, уже знакомый щемящий трепет. К счастью видеть Пьетро теперь неумолимо примешивался страх потери и воспоминания о пережитом. На какую-то часть Ванда всё ещё не до конца верила, боялась, что всё это сон или иллюзия, и всё растает, исчезнет...
Сказок не бывает. Чудес не бывает. Ничего не будет хорошо. Ты его уже потеряла.
Отогнав мерзкие ледяные щупальца поступающего нутряного ужаса, Ванда улыбнулась брату и подошла вплотную, рассматривая с нежностью во взгляде. Как же хорошо она его знала, как хорошо помнила. Если бы умела рисовать, то лучшее, что могла бы изобразить, достовернее и ярче всего - Пьетро. Живой, во всех своих проявлениях, в вечной неугомонной подвижности, в искрах и ухмылках.
- Привет, - немного робко поздоровалась Ванда и протянула вперед руку открытой ладонью.
У них так было принято, всегда, даже если объятия, то руки обязательно встречаются. Это опора, основа. Если брат держит её за руку - ничего плохого не случится. Если она держит его за руку - он не уйдёт и не потеряется. По прикосновениям Ведьма читала его так же хорошо, как по словам или выражению лица. Со словами у неё, например, всегда была напряжёнка, и Пьетро говорил за двоих. Она же воспринимала мир иначе.
А сейчас... сейчас его глаза, лицо, жесты говорили что-то такое, что Ванда вздрогнула.
- Что они делали с тобой? Кто это был?
Не смейте забирать у меня моего Пьетро!! Не вздумайте навредить ему! Он уже не полностью тот, не полностью мой, не смейте ширить трещины, на которые пока у меня хватит сил... Надлом был достаточно очевиден даже в эйфории, но Ванда была уверена, что всё вскоре встанет на свои места. Если близнецам не будут мешать. О, она обвернётся вокруг, растает туманом, укроет стеной, уляжется у ног, чёрт возьми, что угодно! лишь бы Пьетро снова стал собой.

Ванда бросила взгляд на их с Пьетро переплетенные пальцы и улыбнулась.
Она бы хотела сжимать его руку сильнее, но ведь ему будет больно. А Ванда не могла причинить брату боль, ни за что на свете не смогла бы. Да и в её теле не так много силы, физической, чтобы ею можно было выразить напр и накал внутренний, эмоции, чувства, то бессилие, ярость, отчаяние, в которых Ванда бессмысленно тонула, пока Пьетро не было. Пока он был там, за гранью. Не мёртвым, нет, о как они ошиблись, как она ошиблась!.. Ни одно рукопожатие не передаст, не выразит на сто процентов силы надежды и нежности, что испытывала она и сейчас.
Хорошо, что в этом не было необходимости. Брат не просто понимал без слов всё, что хотела сказать ему Ведьма - он знал. Так же, как всегда знала она. Это не то, что требовало слов, тем более громких, затасканных и пустых, как ёлочные игрушки. Они оба всё знали про чувства другого. Это просто есть. Всегда было. Всегда будет.
- Кто такой мистер Бреннен? Врач? - всё ещё немного хмурясь, спросила девушка. Ей не нравилось настроение брата, не нравилось напряжение, оставшееся здесь, что-то душное и лишнее, взвесь какая-то, оседавшая теперь им на волосы и плечи. Ванда поймала себя на желании отряхнуться и стряхнуть этот мелкий пепел с Пьетро. - Нет у них никакого повода!
Ванда была в смятении, растеряна и, пожалуй, возмущена. Вдобавок ко всему ещё и тем, что на самом деле был. Был у Мстителей повод, конечно же, весьма условный, но...
- Пьетро, ты...
Прильнуть к брату, почувствовать его прикосновение было как... как... как вернуться домой. В тот дом, что у них отняли, который почти стёрся из памяти, в тот, что был с ними и в них всегда. В их настоящий дом, состоящий из них. На какое-то время потерялись слова, исчезло всё конкретное, что можно в слова облечь. Ванда прикрыла глаза и боялась вдохнуть - а вдруг магия момента исчезнет? Эта ей, увы, не подчиняется. Что-то натянулось и лопнуло прямо в горле, запершило, задёргало осколками, вызывая ненужное жжение, ощущение близких слёз. Неуместно, зачем слёзы? Она счастлива. Счастлива так сильно, что почти больно. Что очень страшно. И с этим нужно что-то делать, как-то жить. И не перекладывать на брата, хотя именно он - и причина, и центр, и основа её такого ненормально огромного, хрупкого, оскольчатого счастья.
- Нет. Нетненет, Пьетро, не надо, - она вдруг забормотала это как заклинание, - что тебе жаль? что? не произошло ничего, о чём стоило бы жалеть, ничего, что сравниться с тем, что ты... здесь. - Она заморгала, прогоняя ненавистные слёзы, как они могли в ней ещё вообще остаться, после всего. - Что ты вернулся. Я не знаю, как это возможно, и никто не знает. Конечно, им страшно, им важно, ерунда какая...
Ванда не отпустила ладонь Пьетро, и второй рукой обняла его, чтобы быть ещё ближе. Голос её ушёл куда-то вбок, но кроме них же здесь и так никого. Она потёрлась щекой о плечо близнеца, помолчала немного, а потом сказал то, что нужно было с самого начала. Как только он нашёлся, появился, ещё тогда, во сне. И потом, много-много раз, постоянно. Может, тогда он пришёл бы в себя быстрее. Может, тогда он не попал бы под чьё-то влияние, и Ванда не могла взять в толк, как такое вообще с ним случилось...
Из-за неё. Ну конечно, из-за неё.
- Хотя... наверное, если ты имел в виду то, что случилось в Заковии... мне тоже очень жаль. Нет. Не тоже. Мне просто... - как найти слова? почему они такие унылые, пустые и неправильные? как люди ими полноценно общаются? - Я не должна была отсылать тебя. Не имела права разделять нас. Я должна была быть рядом и... - и спасти тебя. Любой ценой, любым способом. - Прости меня.
Убогие слова, обрезанные, кривые. Они не могут передать, не могут выразить и десятой доли того, что пережила Ведьма, что она хотела показать и объяснить своему самому родному и важному человеку. Что нет цены, которую бы она не заплатила, но было поздно. Что до сих пор не понимает, почему выжила вообще. Что нет ни в одном языке слов, которыми это можно выразить. И что в глубине души никогда не простит себя сама, да и Пьетро, наверное, не должен.
Сможем ли мы вернуть нас?..

Вообще-то Пьетро гипнозу не поддавался. Ну вроде как не должен, так говорили те, кто прививал им чуждые силы. Ванда хмурилась и старалась не вспоминать, но поневоле вспоминала всё больше, проваливаясь в тёмные подземелья, коридоры и клетки-палаты, где их с братом держали. Тесты, тесты, тысячи их. Как переносят боль, холод, звуки, запахи, нагрузки. Какой состав крови, восприимчивость к лекарствам и каким-то химическим смесям. Гипноз. Ментальная устойчивость. Уровень эмпатичности. Морально-этические рамки. Слабые места. А потом прогибание каждой шкалы то вверх, то вниз. Ванда их помнила, конвульсивно дёргавшиеся ниточки кардиограммы и ещё каких-то "-грамм", разноцветных и мигающих. Если синяя вверх - её оставят в покое. Если красная - будет много боли, и голова покажется отдельным существом, комком боли, громоздкой и угловатой, которой так удобно биться о стену...
Прерывисто выдохнув, Ведьма вынырнула из кошмара. Руки дрожали. Страх не уходит, даже когда ты уничтожил его.
- Пьетро, ты переносишь гипноз, - тихо сказала девушка. - Обычный...
Почему-то это вдруг показалось критично важным. Ненормально важным, словно тут и крылись все ответы... Но вот незадача, Ванда не умела вовремя включить логику или аналитику или что там у нормальных людей. Её мысли были сейчас похожи на хаотично перемещающихся жучков, расползающихся в разные стороны, и вот у одного из них на спине привязана табличка с ответом, но как увидеть нужного, отследить и поймать... Ох нет. Это совсем не её.
- Не знаю, - пожала плечами Ванда. Ей и тогда, и сейчас было откровенно не интересно, сколько лет рыжей из Людей Икс, и куда там ей выстрелил Пьетро. Положа руку на сердце, Ванда и ей, и себе куда угодно бы выстрелила, если бы это полноценно вернуло Пьетро. - Хорошо, - она вздохнула, - хорошо. Ты прав в том, что всё возможно... Ты мог нас убить. Но не убил же. И это куда важнее. Мы с тобой могли убить Мстителей, но ведь не сделали этого. И это тоже важнее. - Собственный голос вдруг показался Ведьме чужим. И слова тоже были чьи-то, не её. Она так никогда раньше не говорила.
Магия?.. О чём-то подобном только и можно было думать. Сердце нехорошо ёкнуло. Здесь был Стрэндж, маг, волшебник и доктор, но ничего внятного сказать не смог. Древняя магия... Максимофф тревожно и ожидающе смотрела в лицо Пьетро, в глаза, на мелкие движения мышц лица, на то, как дрожат ресницы. Он не складывался, отчаянно не складывался в цельную картину, в целого себя. Грустная улыбка кривила губы Ванды, и так хотелось ласково и извиняясь растрепать и без того вечно торчащие в разные стороны двухцветные волосы Пьетро. Поначалу белые пряди смотрелись дико, а потом она привыкла. Да почти сразу привыкла. И считала, что он стал ещё красивее. Как будто было возможно.
- Нет... - смолчать было нельзя. Хотя слова горчили хуже любого яда. - Не я. Я не смогла, не знала, как... И сейчас не знаю. Это ведь... то, что я умею - не магия, не совсем. Они назвали меня Ведьмой. А я кто?.. Кто-то. Умею только разрушать... Больше было нечего. Пепелище.
Его "да" почти физически оттолкнуло Ванду, заставило разжать руки и качнуться назад, как отдёргиваются от горячего или бьющего током. Она растерянно смотрела на брата, осознавая, что слышать от него - в сто раз больнее, чем произносить самой. Да, она знала всё это, упрёки... Но не все? Он думает, что его вернули из Заковии? Что... что Ванда могла допустить, чтобы его оставили?! Ос-та-ви-ли?! Прилив негодования, круто замешанного на чувстве вины и обиды, поднялся и едва не затопил Ведьму. Мелкие предметы на поверхностях завибрировали, создав мерзкий перезвон.
Ванда отступила на шаг, пытаясь отдышаться. И снова, чёрт бы их драл, найти слова.
- О чём ты говоришь... о чём ты говоришь, Пьетро?! - крикнула Ванда, сама слыша почти истерические нотки в своём голосе. - Да, я виновата, я должна была быть с тобой, предотвратить это, отвести пули, отвести... - она судорожно набирала воздух, чтобы губы кривились и прыгали не так сильно, - мы должны были прикрывать друга друга. Не геройствовать. Или не так... Но когда ты.. когда всё уже случилось, я не могла спасти тебя, никто из нас не мог! Мы не боги, Пьетро. Ты больше всех нас приблизился к Нему... - Ведьма не шутила, она всерьёз считала, что если Бог есть, Пьетро должен был стать его Ангелом. - Но никогда, слышишь?! никогда я бы не оставила ни частички твоей, ни клетки там... Мы забрали тебя. Твоё... тело, - до сих пор что-то мертвело внутри от этого. - Я держала твою руку, жизнь моя, - шепот сорвался, и по щекам Ванды скользнули слезинки, - и она остывала. Ты был мёртв, и мы похоронили тебя. Где-то есть... уже, наверное, нет, но есть место от... - могилы.
Ванда отёрла щёки и пыталась протолкнуть дальше слова из горла, в которое они набились как колючки.
- Неужели... как ты мог подумать, что я... ох, Пьетро, - она покачала головой неверяще. Она была рядом до конца, до самого последнего момента, и её не могли увести, не могли отобрать, буквально, у Ведьмы тело брата. Острое чувство потери, оно не забылось, не затёрлось. Оказывается, оно почти такое же, что каждый вдох - как маленькая смерть. Зачем же он так?.. С чего? - Или... я должна была... о. Всё-таки должна была! Я думала, что наоборот, ты не хотел бы... я ошиблась, да? Мне нужно было идти за тобой?
Что-то снова трещало и смещалось в картине мира. Отъезжала стремительно едва установившаяся адекватность и социализированность Ванды Максимофф. Алые отсветы безумия, казалось, утихшие, снова проснулись на дне тёмных зрачков.

Даже её кошмары не были такими... жуткими. Беспросветными, безвыходными, когда тебя душит собственное бессилие, а ты и вздохнуть не можешь, не то что проснуться. В кошмарах, преследовавших Ванду с первой ночи после смерти брата до первой, когда она смогла уснуть у его постели, Пьетро уходил, раз за разом, исчезал и таял, безвозвратно уходил. И это было больно, каждый раз как в тот миг, когда она осознала свою отдельность, но... Но Пьетро был тем же. Он любил её. Он не хотел уходить, бросать её. Просто... это был кошмар. Он не мог остаться даже в её снах. Но любил, откуда-то оттуда, Ведьма всегда чувствовала, и может быть именно это, дрожащий протянувшийся из ниоткуда лучик света помог ей выжить. Не потерять окончательно рассудок, не завершить движение рукой с зажатым ножом, не убить никого. Как-то... собраться и даже встать.
Нынешний кошмар был страшнее, такого она и вообразить не могла. Пьетро был жив. Был с ней рядом. Никуда не уходил. Но теперь он убивал её, убивал словами, так, что она не могла не то что сопротивляться - воздух нормально взять было страшно и трудно.
Оказывается, самый жуткий кошмар - это не когда тот, кого ты любишь больше всего на свете, больше жизни, который и есть твоя жизнь, погиб. Глупо, нелепо, так скоро, а тебя даже рядом не было, чтобы спасти. Нет. Самый жуткий кошмар - это когда тот, кого ты так сильно любишь, не любит тебя больше. Обвиняет. Ненавидит?
Никогда раньше Ванда не видела на лице Пьетро такого выражения, точнее, обращённого к ней такого выражения. Холодного, отталкивающе холодного, раздражённого, обиженного. Конечно, иногда брат злился или обижался на неё, но в этом была горячность, даже не тепло, было нетерпение, была боль от того, что у них проблема. Близнецам всегда было больно друг без друга. А теперь?..
- Я не... - она прошептала это почти неслышно, а может, и вовсе пошевелила губами беззвучно, неверяще глядя на Пьетро.
Ему не нужны её оправдания, да-да, оправдания! Жалкие, никчёмные, пустые оправдания слабой никчёмной девчонки. Он ведь прав. Она должна была. Добиваться, искать, требовать, спускаться в Ад, если он есть, а если нет - создать его на Земле, и пообещать прекратить только в обмен на возвращение Пьетро. А что она? Сказали "нет, невозможно" - и она поверила? Отступила? Всё правда, всё так и было... И как бы ей пришло в голову, что это неправда?! А неважно. Как-то. Она должна была. А оказалась ни на что не способна. Только собираться из кусков, хотя и этого не достойна. Пьетро хотел бы, чтобы она жила? Да, наверное... Только тот Пьетро. И та Ванда...
Кто эти двое, стоящие в помещении сейчас? Кто эта бледная до синевы дрожащая сумасшедшая, у которой неадекватные глаза, запавшие и отдающие красным? Кто этот парень, склонившийся над ней, закутанный в свою злость, в свою боль, которую видно за версту ярче, чем его двухцветные волосы? Кто они друг другу? Сами себе?
- Нет, нет-нет-нет-нет...
Ванда могла только мотать головой из стороны в сторону, отрицая очевидное, отрицая свой кошмар, от которого не избавиться, потому что он наяву. Голос Пьетро прорастал сквозь неё, забирался в голову, в душу, куда-то ещё, чему названия у науки не было, в самую суть Ведьмы, и там вспенивалось, ломалось и сдвигалось всё, что с таким трудом встало на свои места. Он вытаскивал её боль, растравливал как змею, ожидая, когда она поднимется на хвост. И она поднималась, неумолимая, смертельно ядовитая. Импульсы потекли от сердца к рукам, и Максимофф так перепугалась, что может нанести вред брату, что торопливо отступила назад, неловко сведя пальцы, а потом и убрала руки за спину, но это не особенно помогало. Боль поднималась, трансформировалась то в обиду, то в страх, то в ярость. Хаотичные вспышки вокруг только распаляли, провоцировали Ванду, и всё выходило из-под контроля.
- Нет, я.. пожалуйста, не думай... я люблю тебя, - рыдала Максимофф в ладони, уже осев на пол у стены, подальше от брата, который, может, и не слушал вовсе. И хорошо бы, чтобы не слушал. Ведь это опять оправдания. Которые ему не нужны. - Пьетро... я опасна, - она вдруг отняла руки от лица. Расширившиеся глаза уже заволокло алым свечением, - лучше отойти...уйти... не вообще, сейчас, я... - неловкое движение в попытке отползти подальше - и в шкафах с треском и хрустом, без киношного звона вылетели стекла, растрескались дверцы, барабанной дробью рассыпались книги, статуэтки, какие-то подставки, ручки, поехал в сторону стол... Предметы зажили своей жизнью, пока Ведьма пыталась утихомирить силу.
Нет, я не хочу...
Хочешь!
Я могу его поранить! Пьетро...
... не любит тебя. Презирает тебя. Ты достойна только презрения. Смотри, всё, что ты можешь - разрушать, нести хаос, боль, осколки, ломать...
.. нет!!
Да. Ты такая.
Новая волна алого свечения упругим кнутом хлестнула по стене за ней и окнам. Задрожав, одно устояло, остальные треснули, покрывшись расползающейся паутиной. Посыпалась с потолка штукатурка, свисала трубка лампы. Ванда незаметно для себя начала монотонно раскачиваться, закрываясь руками, то ли от чего-то, то ли стараясь успокоить себя и прекратить разрушения.
Давай. Выпусти свою боль. Столько боли, столько...
... нет. Я выдержу. Я заслужила.
... выпусти...
... выдержу...
- Пьетро... - простонала Ведьма, не зная, здесь ли ещё вообще брат.
Может, ушёл. Может, наблюдает. Она отняла руки от лица ещё раз, и вместе с прямым взглядом перед ней концентрически разошлась ещё одна волна, багровая, жгучая. Не отталкивающая, а проходящая сквозь. Та, что была предназначена для людей, а не предметов.

Отредактировано Wanda Maximoff (02-04-2017 19:40)