Чарльз чувствовал себя бесконечно усталым. Вся это беготня с порталами, постоянными телепортациями... Беспокойство из-за пропавших студентов... Еще и постоянное присутствие Морганы рядом. Последнее утомляло больше всего. Похоть, чувствуя близость той, кто ее выпустил, рвалась на свободу, и Ксавьер иногда ловил себя на мысли о том, что еще немного - и все. Сорвется. Держался он чуть ли не на чистом упрямстве и принципах. Пока что их хватало, но Чарльз не мог не понимать, что еще несколько дней в таком режиме, и снова придется переселяться на пару дней в охотничий домик.
Вообще, Ксавьер планировал отбыть в школу вместе с Хэнком. Но Моргана решила иначе, и, отправив Маккоя назад в школу, заявила, что хочет отужинать в ресторане. Возмущаться и спорить у Чарльза не было ни сил, ни желания.  Да и портить отношения с ведьмой не очень хотелось. В итоге хорошенько взвесив все "за" и "против" и потратив около пяти минут на то, чтобы успокоить разбушевавшуюся Похоть (а заодно и некстати воскресшую фантазию), Чарльз согласился. Моргана сообщила, что знает отличный ресторан в Лондоне. Чарльзу только и оставалось, что согласиться.
К счастью, в ресторан они отправились не сразу. Моргана любезно согласилась выделить целый час времени на то, чтобы Чарльз привел себя в порядок. Самой ей явно требовалось меньше времени. Ксавьера отвели в какую-то из многочисленных комнат замка Морганы, помогли раздеться и залезть в ванну. Вылезти тоже помогли. И даже коляску отмыли - видимо, магией, потому что Чарльз не видел, чтобы к креслу кто-нибудь приближался.
- Ваша одежда.
- Благодарю.
- Вы справитесь сами?
Чарльз критичным взглядом окинул костюм-тройку и с сожалением покачал головой. Одеться, не помяв идеально отглаженные брюки, он не смог бы при всем желании. Так что пришлось все же принять помощь слуги - хорошо хоть не служанки - и позволить себя одеть.
- Вам идет этот цвет.
- Спасибо. У Морганы есть вкус.
И этот самый ее вкус в плане классической мужской одежды явно совпадал со вкусом Чарльза. Ксавьер тоже старался выбирать костюмы в синей гамме. Вот разве что вместо шейного платка он предпочел бы видеть галстук. Но не спорить же с дамой.

...дама, кстати, выглядела великолепно. Моргане с точки зрения Чарльза вообще брючные костюмы шли больше, чем платья. И собранные в хвост волосы тоже. В общем, будь Ксавьер лет так на двадцать моложе... Не пропустил бы ни за что. Ну а сейчас он бы с удовольствием подал такой женщине руку, но и тут, увы, оставалось только мечтать.
Вывески у ресторана не оказалось. По крайней мере Чарльз никакой вывески не заметил. Впрочем, внутри все вроде бы было чинно-благородно. Их проводили за столик, принесли меню и сразу же - два бокала красного. Чарльз в меню заглядывать не стал, предоставив выбор Моргане и заранее уточнив, что платить будет он. В конце концов, инвалид или нет, но все же мужчина.
- Пить без тоста - моветон. Так что за тебя, Моргана. - Бокалы с тихим звоном соприкоснулись. Вино было неплохим. В меру терпким, в меру сладким. И с каким-то странным привкусом, который Чарльз как ни старался, так и не смог разгадать. Можно было, конечно, залезть в мысли официанта и узнать, но они вроде как договорились провести вечер как обычные люди. Без магии и без телепатии, так что щиты Чарльза работали на полную мощность. - Спасибо, что помогаешь с порталами. Без тебя нам было бы гораздо сложнее с этим всем справиться. И... Скажи, почему именно это место? Какие-то... воспоминания?

- Не благодари за то, что может помочь и мне. Ты знаешь - я не благотворительная организация, а тебе помогаю потому что ты нужен мне. Но с другой стороны в этом есть своя определённая прелесть, согласись?
- О, ты не позволяешь мне об этом забыть. Так что не волнуйся, я прекрасно знаю, что у нас с тобой чисто деловые отношения, не более и не менее.
Пожалуй, оба несколько кривили душой. Чарльз прекрасно читал в мыслях Морганы, что ей нравится его общество. По многим причинам. И не менее отчетливо Чарльз понимал, что и ему нравится Моргана. И как женщина, и как «деловой партнер». Но, к счастью, заключенная сделка на корню перечеркивала саму возможность романтических отношений, иначе бы Чарльз несмотря на свою любовь к другому человеку вряд ли бы устоял перед такой женщиной. Шикарной женщиной, предпочитающей весьма откровенные наряды и постоянно вторгающейся в зону комфорта Чарльза. Да и кто бы на его месте устоял?
- Если честно, я даже благодарен тебе за эти напоминания. Ты слишком красива и слишком умна, чтобы меня не привлекать. - Чарльз едва заметно улыбнулся. – А так мне проще. А тебе, судя по всему, веселее.
Новость о том, что ресторан, оказывается, принадлежал Моргане, Чарльза по-настоящему удивила. Как-то не вязался в его голове образ ведьмы и ресторан. Насколько Ксавьер знал, ресторанный бизнес требовал постоянного контроля, а Моргана была женщиной занятой. Впрочем, ей могло очень повезти с управляющим.
- Ты и ресторан… По стилю это место от Авалона явно отличается.
Чарльз жестом показал официанту, что будет то же, что и дама. Что именно есть ему было безразлично – он все равно больше любил то, что готовили в школе. Даже если это криво и косо нарезанные бутерброды.
- Пересесть? А по мне и тут не плохо.
Чарльз мгновенно напрягся. Как-то это было подозрительно – и ресторан Морганы, и внезапная смена места. Нет, у Морганы вполне мог быть свой любимый столик, но почему она сразу не прошла к нему? За владельцем ресторана столики обычно закреплялись пожизненно. Да и улыбка официанта ничего хорошего не предвещала. Тем не менее, весомых оснований отказываться у Чарльза не было. Пришлось ехать.
- Мне здесь не нравится.
Ксавьеру хватило секунды, чтобы это понять. Тяжелый аромат духов… К горлу мгновенно подкатила тошнота, голова сразу закружилась. Чарльз в принципе не особо жаловал резкие ароматы, а тут к духам еще и примешивался знакомый запах опиума.
- Моргана, прошу тебя, вернемся в тот зал.
Ведьма, однако, то ли не услышала, то ли в принципе не хотела слушать. Пришлось сжать зубы и ехать за ней. Лаунж оказался местом откровенно для коляски не приспособленным – Чарльзу пришлось ставить коляску боком, чтобы та не перекрыла проход. До стола так тянуться было совершенно неудобно, но это уже нисколько не расстраивало. Здесь Чарльз точно есть не хотел, да и не мог.
- Тут гораздо лучше, не находишь?
- Не нахожу, - Чарльз едва заметно поморщился и сглотнул еще раз. – Не люблю бархат. И с некоторых пор ненавижу опиум. Здесь не хватает окон и кислорода.
Впрочем, остальным присутствующим, видимо, здесь нравилось. Правда еда никого не интересовала – Чарльз плюнул на решение не использовать телепатию и снял несколько щитов, позволяя чужим мыслям коснуться сознания.
И сразу понял, что сделал это зря.
Официант наполнил бокал вином, но Чарльз к нему даже не притронулся. И от Морганы, в очередной раз будто бы случайно прикоснувшийся к нему рукой, тут же отодвинулся.
- Ты извини, но я…
Закончить фразу Чарльз не успел – помешала музыка. Как и все присутствующие, Ксавьер рефлекторно посмотрел на вошедших. Только если в чужих взглядах читалось вожделение и предвкушение, то Чарльз на девушек смотрел с сочувствием. Точнее, сначала с сочувствием, а потом уже с непониманием и горечью.
- Смотри, какой красивой может быть похоть.
Чарльз резко дернулся, откатился на метр и развернул коляску. Все же он предпочитал говорить, глядя собеседнику в глаза.
- Красивой? А что здесь красивого, Моргана? – Чарльза совершенно не смущало то, что его слышат все присутствующие. – Продавать себя за деньги – красиво? Изображать удовольствие и желание, потому что так надо, – красиво?– Чарльз крепче сжал подлокотники коляски. – Покупать суррогат чувств – красиво? Я еще могу понять желание получить физическое удовольствие. Это естественно, у этого есть причины. Но покупать женщину и считать, что получаешь больше, чем просто тело… Глупость. А ведь они так считают. И гордятся этим.
Вот что Чарльз совершенно не мог понять, так это мужчин, покупающих женщин. Большей части из них был нужен не секс, а самоутверждение. Большая часть из них была несчастна в личной жизни и, не получая эмоционального удовольствия и удовлетворения, компенсировала нехватку самым примитивным и мерзким способом.
- Это отвратительно. Я ухожу.
Чарльз направил коляску к двери, дотянулся до ручки, дернул, но та не открылась. Оборачиваться Ксавьер не стал, только повысил голос. И теперь в его голосе звучало явное недовольство и пока еще сдерживаемое раздражение.
-  И что это все значит, Моргана?

- Я не сноб. – Чарльз едва заметно поморщился. Снобами были его родители, помешанные на каком-то там аристократизме их рода. Конечно, некоторые их привычки Чарльз перенял, но касались они в основном гардероба и любимых блюд, а не морально-этических сторон жизни. – Но в… этом плане… Я все же консервативен… Стал консервативен в этом плане после некоторых событий. Тебе стоило обратиться ко мне лет на двадцать раньше, тогда бы все были в восторге.
Чарльз прекрасно знал, что такое нимфомания. И изучал ее в рамках общих курсов как физиологии и эмбриологии, так и психиатрии.
- Промискуитет тогда уж. Нимфомания – болезнь, имеющая четкие первопричины, в основном физиологические и невралгические, следствием которого является развитие психопатологии. А вот промискуитет, не вызванный глубинными поражениями мозга – не болезнь, а…  Образ сексуальной жизни. Не хуже и не лучше других. – Иногда все же Чарльз был благодарен огромному количеству информации в своей голове. Поиск «нужных данных» и оперирование понятиями отвлекали и помогали удержать самоконтроль, работая иногда даже лучше, нежели самовнушение. – Что ж, если это не добровольно-принудительная проституция, а их осознанная потребность… Это несколько меняет дело.
Действительно, это многое меняло. Одно дело – смотреть на то, как лишенные выбора женщины пытаются выжить единственным возможным на данный момент способом. Другое – знать, что все присутствующие здесь находятся добровольно, а все, что они делают, приносит им удовольствие. Да, Чарльз не понимал, как можно в таких условиях получать удовольствие не только физическое, но и моральное. Но его собственное непонимание с его точки зрения не давало ему права что-то запрещать другим. Или судить их за их пристрастия.
- Раз уж никто закон не нарушает, беру свои слова назад и даже приношу извинения этим людям. Но не тебе. – Чарльз едва удержался от того, чтобы не оттолкнуть Моргану. – Я в отличие от них здесь против воли. И вот это – точно отвратительно. И то, к чему ты меня подталкиваешь – тоже. О, им, - Чарльз кинул нечитаемый взгляд на девушек и снова поднял ментальные щиты, - Понравится. А мне нет. И как бы ты там себе не думала, ни удовлетворение, ни удовольствия я точно не получу. Того, от кого я могу это получить, здесь, к моему великому счастью, нет. - Чарльз вжался в спинку кресла, но от поцелуя это не спасло. Хорошо хоть не передернуло, а то Моргана бы точно обиделась.
Моргана несколько ошибалась. Чарльз нисколько не стеснялся своих желаний и эмоций. По крайней мере тех, которые испытывал по отношению объекту своей любви и фантазий. Другое дело, что эти желания и эмоции категорически были не нужны объекту. Так что кроме как подавлять в себе это все у Чарльза выбора не было никакого. Подавлять и сублимировать, переводя одни потребности в другие. Да, конечно, это… Это было неприятно. Но только жертвой Чарльз себя нисколько не считал. Несмотря ни на безответную любовь, ни на Грех, ни на некую физическую неудовлетворенность.
- Мне тоже надоели твои игры, Моргана. – Чарльз вцепился в подлокотники кресла и судорожно выдохнул. Что именно сделала ведьма, он не знал, но запертый Грех рвался на свободу с утроенной силой. И это было практически больно. – Что ты хочешь? Чтобы я отпустил Грех? Чтобы они, - Чарльз кивнул на извивающихся девушек, которые почему-то даже сейчас его не особо привлекали. Наверное потому, что были совершенно не в его вкусе, – И их поклонники развлеклись по полной?
Чарльз мог бы напомнить Моргане об их соглашении. Они вроде как договаривались, что Чарльз выпустит Грех один раз и по делу. А ведь Ксавьер мог вот это все засчитать за тот самый раз. Ксавьер мог бы напомнить Моргане и о том, что отказ от непосредственного участия ни коим образом не облегчит его собственного состояния. На которое Моргане, наверное, было несколько плевать, а вот самому Чарльзу – нет.
Состояние, кстати, ухудшалось весьма стремительно. Грех, как ни крути, являлся чужеродным элементом, и хотя Чарльз научился им управлять, в присутствии Морганы все шло наперекосяк. И грозило перерасти в катастрофу. Чарльз прекрасно понимал, насколько это могло быть опасно для него самого. Он, конечно, мог бы закрыть себя самого -  и Грех вместе с собой – в своей голове. Но это означало потерю сознания, что в данном месте и в данный момент было недопустимо.
Пришлось в очередной раз идти на сделку – на этот раз и с самим собой.
- Хорошо. Хорошо, я выпущу Похоть. При двух условиях. Первое – никто ко мне не подойдет, в том числе ты. Второе – после ты немедленно вернешь меня домой.

- Да, Моргана, я очень скучный. - Чарльз с сожалением проводил взглядом улетевшую на пол посуду. У изящного тонкого фарфора не было ни малейшего шанса… Чарльз опустил взгляд вниз, уставился на осколки и горько ухмыльнулся. Почему-то эта разбитая посуда напомнила ему его собственную жизнь. Точнее, его ближайшее, и, увы, не совсем светлое будущее.
- Ты думаешь, я этого не понимаю, да? – Чарльз отодвинулся от стола, кинул на Моргану взгляд исподлобья. – Я прекрасно знаю, что я для тебя – неразумный ребенок. Но, уж прости меня за то, что мне несколько тысяч лет. Для меня и сорок – много. Половина моей чертовой жизни. И половину этой половины я потратил на то, чтобы не сойти с ума. Я прекрасно знаю, Моргана, - Чарльз не заметил, в какой момент начал повышать голос. – Что меня ждет, если я не выпущу этот Грех, будь он неладен. Но в отличие от тебя я понимаю и то, что мне придется пережить, если я это сделаю. И не стану от тебя этого скрывать – я боюсь. Я не знаю, что хуже – сходить с ума от этой энергии, не имея возможности ее сбросить, или… Или заново учиться засыпать и просыпаться одному, не чувствуя никого рядом. Заново учиться не лезть на стену от того, что так будет всегда.
Это действительно было страшно.   И страшно, и больно, и тяжело – потому что вот этим всем Чарльз не мог ни с кем поделиться. Даже с Хэнком, который за двадцать с лишним лет стал своеобразным исповедником Ксавьера. И дело было не в стыде и смущении, которые при желании можно было побороть, а в том, что проблемы у Чарльза были весьма специфические…

Чарльзу двадцать три. Всего двадцать три. Он молод, умен, богат, хорош собой, обаятелен и в прямом смысле слова знает, чего хотят женщины. И женщин в его жизни много. На раз – два. Просто приятное общение, перетекающее в бурную ночь и ленивое утро. Легкие встречи, легкие расставания. Он не думает о серьезных чувствах, потому что впереди – целая жизнь. Потом появляется она, Мойра, столь не похожая на других. И он увлекается, по-настоящему увлекается агентом ФБР, которой оказывается плевать и на его деньги, и на его заигрывания. В ее голове мутанты и третья мировая, которую надо остановить. Их роман развивается скачками, втиснутый в безумный круговорот событий… И параллельно с этим романом развивается настоящая дружба. Такая, которая бывает единственный раз в жизни. На тот момент он и не думает о том, что симпатия перерастет в нечто большее. Перерастет настолько незаметно, что на тот момент, когда он осознает, что влюблен, все будет разрушено.
Чарльзу двадцать три. Всего двадцать три. Он молод, умен, богат, по-прежнему хорош собой и обаятелен, и он по-прежнему телепат. А еще он не может ходить. Он прощается с Мойрой, забирая ее память, чтобы хотя бы ей не было больно. Потому что ему уже больно. Очень. Он потерял сестру, потерял любимого человека и надежду на то, что когда-нибудь у него будет семья. Да, он по-прежнему состоятелен как любовник, пусть паралич и здорово сужает разнообразие в постели. Но… Он уже не может дать любимому человеку то, что могут дать полноценные люди. Все эти маленькие человеческие радости и глупости… Гулять по берегу, держась за руки. Играть в снежки и, дурачась, валяться в сугробах.  Танцевать. Прыгать от радости, дрыгать ногами, когда тебя щекочут… Он больше этого не может. И, казалось бы, черт с ним, со всем этим, но… это только на первый взгляд не важно.
Чарльзу двадцать три. Всего двадцать три. И каждый второй человек при взгляде на него испытывает жалость. Как бы он ни шутил, каким бы довольным ни казался, он уже не является в глазах посторонних полноценным. И какая тут личная жизнь? Никакой. А как объяснить это своей собственной физиологии? Никак.  И это сложно. Очень сложно смириться. И Чарльз учится. Прежде всего учится не жалеть себя.

- Злая шутка, Моргана. Не ожидал этого от тебя. Особенно после того, что ты говорила мне вчера.
Расслабиться не так уж сложно. Но не потому, что вокруг все кричит о желании и его удовлетворении.  И не потому, что в дело вступила Моргана, от которой ни один сексуально здоровый человек, независимо от ориентации, не мог бы взгляда оторвать.
Наверное, Чарльз просто устал. Прежде всего от себя устал. Такого себя, каким бы сейчас – издерганного, не выспавшегося, напряженного до предела, уже начавшего ломаться… И все же он проверил. Украдкой заглянул в разум каждого, чтобы убедиться, что Моргана не пытается его обмануть. Просто для собственного спокойствия. И, возможно затем, чтобы было проще потом себя оправдать.
- Никто не тронет тебя, если только ты сам не захочешь. Я не враг тебе, Чарльз. Я люблю тебя, искренне. И ты знаешь об этом.
- Хватит меня успокаивать. Я уже сказал тебе, что сделаю это.
К черту галстук. И вино – весьма кстати. Чарльзу уже было жарко, а ведь это было только начало. После осушенного до дна бокала  пришлось избавиться и от пиджака.  На Моргану Чарльз честно старался не смотреть – в конце концов, им еще предстояло работать вместе. А Чарльз действительно сильно сомневался в том, что после освобождения Похоти сможет любоваться Морганой только с эстетической точки зрения. Даже несмотря на свою влюбленность. Но и окружающие люди тоже не вызывали желания «любоваться».
- Ты даже не представляешь, насколько это чудесно, Чарльз. Отпусти себя.
- Не представляю, Моргана. Хотел бы, очень сильно хотел бы, но не представляю.

…Это сильно отличалось того, что было раньше. Чарльз слишком хорошо помнил те моменты, когда он только учился контролировать Похоть. Это было тяжело не только морально – это было невероятно больно физически. На этот раз боли не было. На пару минут Чарльза попросту отключило от реальности. Кажется, он уронил бокал. Кажется, дрожали руки. Кажется, он не сдержался и застонал.
Первое, что Чарльз почувствовал – это жар. Пальцы сами потянулись к пуговицам рубашки. Расстегнуть их с первого раза не получилось, и пару штук Чарльз случайно оторвал. Звуки стали громче, цвета – ярче. Чужие мысли потоком хлынули в сознание – нечто подобное Чарльз испытывал при первом подключении к Церебро.
Восторг. Отсутствие каких-либо границ.
Власть.
Желание медленно, но уверенно отвоевывало себе право на жизнь. Чтобы сохранить хоть какое-то подобие контроля над своим телом, Чарльз до крови прикусил нижнюю губу и потянулся к вину. Пальцы откровенно дрожали – бокал Ксавьер проигнорировал, приложившись прямо к бутылке. Пожалуй, сейчас ему не хватало двух вещей – повязки на глаза, чтобы ничего не видеть. И одеяла, в которое можно было завернуться, чтобы никто не видел его.
Как справляться с собственным возбуждением, Чарльз еще не придумал.

- В тебе столько энергии нерастраченной, и я не понимаю – почему? Чарльз, ты будто хочешь окопаться в своем одиночестве, ты будто боишься того факта, что кто-то может захотеть тебя просто так, без продолжения в виде прогулок под луной, бега на перегонки.
- Захотеть? О да. Хотят. Но не меня.
Быть телепатом паршиво не только потому, что тебя боятся из-за твоего умения читать самые сокровенные, тщательно скрываемые мысли. И не потому, что в твоей голове практически всегда есть кто-то кроме тебя. Быть телепатом паршиво потому, что ты всегда знаешь правду. Всегда знаешь, какая из улыбок фальшива. Всегда знаешь, что о тебе думают. Всегда знаешь, кто и как хочет тебя использовать – и чем именно оправдывает это желание. За двадцать лет Чарльза никто не хотел «просто так». Кому-то было интересно, что это такое – постель с инвалидом, и эти извращенцы Чарльза откровенно пугали. Кто-то надеялся на безбедное существование рядом с богатым человеком, который по их разумению должен был радоваться тому, что до него, такого убогого, снизошли. Кто-то жаждал «приручить» телепата и использовать его способности, чтобы получить желаемое от окружающих людей. Была только одна женщина, которая хотела его просто так – Мойра. Но в ее мыслях столь четко и ярко читалась жалость… А Чарльз не хотел, чтобы кто-то был рядом с ним из жалости. Это… унижало.
Не жалели Чарльза только те, кто знал его достаточно хорошо. Ученики. Друзья. Враги. Но строить отношения с кем-то из них было совершенно немыслимо. Хотя бы потому, что каждого из этих людей и мутантов Чарльз любил принципиально иной любовью, не имеющей ничего общего с физической.
Моргана снова очутилась непозволительно близко. Аромат ее духов, смешанных с запахами трав, табака и вина кружил голову, и Чарльз поневоле задержал дыхание. Слова ведьмы надолго не задерживались в голове – он слушал, но не слышал, не понимая смысла и ориентируясь на интонации.
Контроль. Стеснение. Сопротивление. Сила. Обещание. Энергия. Похоть. Желание.
Ключевые точки, слова-привязки, выстраивающие какофонию мыслей и чувств в какое-то подобие взаимосвязанных событий, где одно не только дополняло, но и тянуло за собой другое. Сознание зацепилось только за последнюю фразу.
- …что эта кровать пуста, потому что ты сам так захотел.
Моргана не понимала. И не могла понять. Во-первых, она была женщиной, а женщины понимают любовь и желание иначе, чем мужчины. Во-вторых, она сама любила, но любила совершенно иначе, нежели Чарльз. В-третьих, Моргана жила так долго, что… Ей, возможно, было сложно понять, почему люди так цепляются за свои сиюминутные порывы, почему так стремятся попробовать все то, что дает им жизнь. И почему так страдают, когда их лишают возможности пробовать.
У Морганы были века. У Чарльза – пара десятков лет. И отнятая возможность. Потому что… потому что он не хотел, чтобы кровать была пустой. Ему, как любому человеку, был нужен кто-то, с кем хотелось не только засыпать, но и просыпаться. И этим желанием он заплатил за другое, менее личное и менее эгоистическое, исполнение которого придало его жизни пусть и мене приятный, зато несоизмеримо более глубокий смысл.
А теперь в нем будили те самые «я», «хочу» и их убийственное по своей силе над разумом сочетание «я хочу».
- К черту, Моргана. Если я потом не смогу смотреть ему в глаза – я тебя убью.
Утешало только то, что никто не узнает. Что он никогда об этом не узнает. Главное не позволять щитам упасть – и все будет хорошо. Как во сне, просто чуточку более реально.

У него восхитительные глаза. Голубые, но так легко меняющие свой оттенок на серо-стальной, когда он злится. Или использует силу – в такие моменты начинает казаться, что его радужка создана из металла. И можно долго-долго смотреть в эти глаза, если бы не губы.  Он редко улыбается. И еще реже улыбается кому-то, поэтому Чарльз чувствует невероятную гордость от того, что ему он улыбается в десяток раз чаще, чем кому бы то ни было. У него широкие плечи и очень сильные руки.  Грубая кожа на пальцах. Чарльзу нравится чувствовать его прикосновения даже через одежду – жжет и холодит одновременно. И, пожалуй, хоть в чем-то его инвалидность играет на руку, потому что не нужно ничего выдумывать, чтобы лишний раз к нему прикоснуться. Достаточно захотеть пересесть с коляски в кресло, чтобы получить несколько секунд в его руках. Можно обхватить его за шею и почувствовать на своей щеке его дыхание. А воображение само придумает, каково это – коснуться губами его небритой щеки и едва заметно потрескавшихся губ. Воображение само придумает, каково это – ощутить прикосновение ладони к груди.
Память навсегда сохранит его горящий от желания и нетерпения взгляд. Приглашающую улыбку. Хриплое и едва слышное «Чарльз», кончик языка, скользнувший по пересохшим от возбуждения губам. Один раз под влиянием Греха он хотел его и не скрывал этого. Тогда Чарльз второй раз в жизни ненавидел себя за то, что ответил «нет». И одновременно гордился собой. В конце концов, той минуты разуму хватило, чтобы придать последующим снам убийственной реалистичности.
Такие мысли о нем уже давно не пугали и не вызывали ни стыда, ни смущения, ни тем более отрицания или отвращения. Когда ты мутант, ты поневоле становишься толерантен к многим вещам, вызывающим отторжение у большинства. Да и на дворе давно не шестидесятые. К тому же Чарльз ему признался – и ничего не изменилось. Просто… Просто «нет» не оставило надежды на воплощение мечты в реальность. Но никто не запрещал мечтать.

Чарльз расслабленно откинулся на спинку коляски, ловко выудил из пальцев Морганы сигарету и глубоко затянулся. Голову тут же окутало туманом, а происходящее в зале стало чуть менее реалистичным. Чарльз прекрасно понимал, что назад сдавать поздно, и что потом будет очень больно. Но – потом.
- Знаешь, Моргана… Налей мне, пожалуйста, вина. И, - Чарльз окинул взглядом зал и саму Моргану и с убийственной серьезностью признался. -  Это действительно с какой-то точки зрения красиво. А ты поистине прекрасна. Только все равно, он – совершенство.

Ее воспоминания - череда кадров в голове. Сколько их по правилам кино - двадцать четыре в секунду? Здесь больше, явно больше - столько, сколько в состоянии воспринять, а не только обработать человеческий мозг. Казалось, что стоит протянуть руку, и пальцы наткнутся на шероховатый прохладный камень или скользнут по гладкому, мягкому меху. Казалось, что сквозь красный бархат стен пробиваются неровные своды пещеры, а в аромат опиума вплетаются ароматы трав и густой, тяжелый запах крови. Чарльз сознательно возвел очередной барьер, не допуская в свою голову тех физических ощущений, которые помнило тело Морганы. Это не его. Это ему ненужно. Хватало и эмоций, которые даже сейчас, по прошествии столетий, выворачивали душу наизнанку.
Рука Чарльза аккуратно опустилась на голову Морганы, пальцы взъерошили волосы. Рефлекс. Просто рефлекс - погладить по голове, обозначая свое присутствие и одновременно ненавязчиво успокаивая. Только это было не нужно ей, и пальцы, едва ощутимо коснувшись горячей кожи щеки, вновь переместились на подлокотник коляски.
- Теперь мы квиты, Чарльз.
- Ты покраснела.
Чарльз практически не ощущал вкуса вина. Тактильные ощущения также начали притупляться, и, казалось, что зажатый в пальцах бокал и вовсе не имеет веса. Опиум? Нереальность происходящего росла с каждой секундой. Но, возможно, это было и к лучшему - в своем обычном состоянии Чарльз бы вряд ли смог это все выдержать, и уж тем более не наблюдал бы занимающимися любовью людьми так спокойно. Но сейчас эти люди практически не вызывали у него никаких эмоций. Сознание словно разделилось на две части - была Похоть, приходившая от всего этого в состояние дикого незамутненного восторга. И был сам Чарльз, который после очередной, чуть ли не силой вынутой из глубин подсознания фантазии, чувствовал себя уставшим, опустошенным и еще более одиноким, чем раньше. Теперь пропали не только силы сопротивляться Моргане, но и желание.
Чарльз рассеянно проследил взглядом за официантом, тяжело вздохнул и отвернулся. Рыжая. Рыжая, как Джин, а это было уже выше его сил. Свихнувшееся воображение дорисовывало совсем не те детали.
- Любовь - очень собственническое чувство. Оно ориентировано на объект... И замен не терпит. Можно сколько угодно искать суррогат, обманывать и обманываться - это ничего не изменит. Но… Время – тоже сильная штука, милая. Время рушит, время утешает. На смену одной любви приходит другая… Во всех смыслах другая. Не лучше, не хуже… другая. Ко всем приходит.
Чарльз отставил на столик бокал, обхватил голову руками, закрыл глаза и тихо застонал. Ну не получалось, не получалось у него не думать об Эрике.  В каждом мужчине в этом зале его явно сошедший с ума разум видел Эрика – и это убивало. Но стоило присмотреться, как становилось ясно – не он. Не тот цвет волос, рост, фигура. Не его глаза, не его губы, не его голос… Но присматриваться становилось все сложнее и сложнее – лишенное близости на протяжении двадцати лет тело сходило с ума. И неважно, что Чарльз давно не испытывал влечения ни к кому, кроме одного конкретного человека. И неважно, что думал по этому поводу разум… Разум и интеллект – слишком хрупкие структуры, еще не успевшие укорениться на почве эволюции так же сильно, как инстинкты и рефлексы. А последние, вырвавшись из плена сублимации, вовсю требовали свое.
Вот только никого из присутствующих Чарльзу трогать не хотелось. Они для него сейчас были не более, чем ожившими картинами. И ему было абсолютно все равно, сводит он их с ума или нет. Та власть, которую дарила Похоть, все равно была слабее той, которой наградила его мутация. Отпустить тормоза инстинктов… Чарльз тихо рассмеялся, запрокинул голову и поманил Моргану пальцем. И когда та наклонилась, увлек ее в поцелуй – неожиданно спокойный, практически невинный. Просто мимолетное касание губ к губам.
- О, Моргана, ты даже не представляешь, что творится в их головах. Ни одной связной мысли. Они даже не понимают, с кем они. Они уже не помнят, кто они… - Чарльз снова взял в руки бокал. – Это не я свожу их с ума. Они просто свободны. Хотя бы в этом, хотя бы сейчас… Не так уж и плохо. Но… тяжело. Не пойму, где я, а где они.
Чарльза продолжало мотать из крайности в крайность – от собственного дикого желания до абсолютного безразличия. В последний раз он чувствовал нечто подобное, когда прекратил принимать сыворотку. Только сейчас не было ни больно, ни страшно. Очередная сигарета – аромат опиума стал сильнее, и Чарльз послушно закрыл глаза. Желание… Вязкое, тяжелое, болезненно горячее, как расплавленная смола, почти до отвращения приторно-сладкое, похожее на патоку. Свое и чужое, перемешанное,  скомканное в единое целое, многоголовое, многорукое чудовище.
- Моргана… Моргана, я так долго не смогу. Это почти больно.
Перед глазами по-прежнему стоял он. В своем дурацком костюме, в своем проклятом шлеме. Стоял, улыбаясь и протягивая руку, до которой Чарльз не мог дотянуться.