- Твою мать.
Местный общался на каком-то стремном языке, который Чарльз при всем желании не мог назвать английским. Ксавьер понял только то, что вести яхту этот человек отказывается, потому что Чарльз, видите ли, показался ему подозрительным типом.
- Гони аванс назад. Посговорчивее найду. И хорош так пялиться, влюбился что ли?
Заросший бородой по самые брови мужик в цветастой майке  и необъятных широких шортах смотрел на Чарльза так, словно пытался прожечь в нем дыру. Ну или надеялся, что небеса проявят свою милость и избавят его от назойливого клиента.
- А ну и похрен. Да и подавись авансом.
В конце концов, пять тысяч в плюс, пять в минус – не велика потеря. Последние лет десять Чарльз вообще не тратился ни на что, кроме как на нужды Хэнка, еду и алкоголь. Этот самый алкоголь он, кстати, честно припер с собой. Как-то были сомнения в том, что на Карибах есть приличные напитки, содержащие спирт в нужной Чарльзу концентрации. Теперь двадцать бутылок отменного бурбона и виски мелодично звякали в одном из двух чемоданов. Чарльз, конечно, предпочел бы коньяк, но этот напиток потерял весь свой вкус после того, как Леншерр оказался в тюрьме под Пентагоном, а Рейвен и вовсе умотала в неизвестном направлении… Еще одна причина, чтобы попытаться ненавидеть Эрика.
- Хей! Мне нужна яхта в аренду! Тридцать тысяч баксов за десять дней!
Люди подозрительно переглядывались. То ли принимали Чарльза за алкоголика, то ли за психа, то ли за наркомана. И, впрочем, не особо ошибались – за последние лет пять Чарльз почти сошел с ума, запил и подсел на иглу. Правда, не на наркотики, но все же.
- Да есть у меня деньги! Ну?!
Чарльз обшарил взглядом пирс, но желающих заработать весьма приличные даже для Карибских островов  деньги не нашел. Пришлось действовать иначе и заходить с тыла. Через полчаса он уже нашел яхту, удовлетворяющую его эстетическому вкусу. Через сорок минут уже отсчитывал деньги представителю владельца и подписывал договор аренды. Представитель откровенно пялился на руки Чарльза – точнее, на яркие точки уколов в окружении синяков и выступающих вен. Только Ксавьеру было плевать. Он не слышал, что думает этот человек, а угадать и не пытался.  К черту все.
- Водить умеете?
- Умею. Подготовь ее к шести вечера. А это закинь в каюту.
Чемоданы с алкоголем и одеждой перекочевали в руки представителя. При себе Чарльз оставил только рюкзак с сывороткой – эту штуку он никому бы не доверил. До шести оставалось всего два с лишним часа, а сделать предстояло многое. Выселиться из отеля, внести вторую часть денег за аренду небольшого острова, на котором Ксавьер собирался провести остаток «самоволки». Позвонить Хэнку и сказать, что все у него хорошо… Вот перед кем было стыдно, так это перед Маккоем. С ним Чарльз поступил очень некрасиво. Взял и сбежал ночью, прихватив с собой запас сыворотки и шприцов на месяц и не оставив даже записки. Хотя деньги Ксавьер оставил… Правда, какие тут деньги – Хэнк не меркантилен. А сейчас, по прошествии недели, Маккой наверное от беспокойства на люстру переселился.
…Разговор вышел тяжелым. Нет, Хэнк не орал, не обвинял Чарльза ни в чем. Да и вообще был явно рад узнать, что у Чарльза все хорошо. Ксавьеру стоило невероятных усилий не признаться Маккою, где он – столько лет бок о бок с Хэнком… Чарльз скучал. Уже скучал. Но всячески отрицал это чувство и, пожалуй, именно поэтому оборвал разговор слишком резко. Чтобы не было соблазна вернуться. Хэнк и так все эти десять лет угробил на то, чтобы ухаживать за ним, и заслужил как минимум отпуск лет в двадцать. Потому что Чарльз понимал, что опустился на самое дно и стал абсолютно невыносимым.
Безумно хотелось выпить. Чарльз держался, сколько мог - ха, не более получаса! - прежде чем приложиться к фляжке. Нагревшийся металл горлышка обжигал пересохшие губы, а теплый виски неуловимо отдавал железом. И тут оно, это чертово железо... Чарльз закашлялся, вытер губы тыльной стороной ладони и расстегнул гавайскую рубаху - солнце палило немилосердно. За те дни, что Чарльз провел на Карибах, он уже успел обгореть и облезть и теперь вышел на второй круг. Как и большая часть отдыхающих, впервые оказавшихся на островах. Только в отличие от толп туристов, Чарльз приехал сюда не за отдыхом. Его интересовал один из местных шаманов - то ли вуду, то ли еще чего. Но говорили, что этот парень способен успокаивать любую боль и лечить даже самые сложные травмы. Не то, что Ксавьер верил во все это, просто... Просто шаман мог оказаться мутантом со способностью регулировать физиологию и регенерацию людей. И тогда Чарльз получил бы шанс на спасение. Потому что в противном случае... В противном случае он бы рано или поздно пустил себе пулю в висок.
Пистолет Чарльз, кстати, взял с собой. Просто на всякий случай.
... Как оказалось, за годы без практики Чарльз порядком разучился читать карты. Первые часа два он плутал  по морю, переплывая от острова к острову, и только при помощи одного рыбака наконец-то лег на нужный курс. Вкалывать себе сыворотку пришлось, не отходя от штурвала, и Чарльз два раза промахивался мимо вены. Не желая рисковать, Ксавьер ввел себе тройную дозу, и до истерики пугающие слабые голоса окончательно затихли. Какое-то время Чарльз все еще вздрагивал - в криках чаек ему слышались полные отчаяния человеческие вопли, но и это скоро прошло... Добраться до наступления темноты до нужного острова Ксавьер не смог. Пришлось сходить с курса, подплывать к ближайшему рифу (одиннадцать километров в сторону) и бросать якорь - легкую яхту в открытом море отнесло бы за ночь на значительное расстояние. А так можно было не переживать. Убедившись, что оба якоря надежно вгрызлись куда-то в коралловый риф, Чарльз заблокировал руль, откупорил бутылку бурбона и завалился прямо на палубу. Звезды здесь были потрясающими. Невероятно красивыми. Огромными, будто с кулак размером, ужасно яркими... Звездное небо над головой напоминало человеческий мир, открывающийся перед Чарльзом при использовании Церебро. И за это Чарльз ненавидел это небо.
Ксавьер закрыл глаза и снова приложился к бутылке. Собирающиеся на горизонте грозовые облака он не видел, а голос бортовой рации замутненному алкоголем и сывороткой мозгу казался просто фоновым шумом, как и плеск волн. Разбудила Чарльза в итоге вода и качка - не какой-то там дождь, а настоящий  ливень, начавшийся буквально секунды за три. Будто небо разом прорвало. Яхту мотало и заливало водой, парус рвало ветром, жалобно трещала обшивка. Громко выругавшись, Ксавьер метнулся к мачте (вот зачем он взял парусную?!), обвязал себя веревкой, второй конец крепко привязав к скобе, и попытался свернуть парус. Последнее было делом совершенно бесполезным, и белое полотнище сорвало минут через пять. А через шесть, жалобно затрещав, начала крениться и сама мачта. Единственное, что успел Чарльз - это отползти подальше к рулю, чтобы не прибило.
Что делать, Чарльз не знал. Где находятся жилеты - забыл. Оставалось только молиться всем известным морским богам, чтобы выжить... Или не молиться и просто утонуть - с каждой секундой этот вариант начинал казаться вымокшему и наглотавшемуся соленой воды Чарльзу все более приятным.

Второй удар бортом о риф оказался особенно сильным. Чарльз, в очередной раз выругавшись, поспешно отвязал веревку и метнулся к лестнице в трюм. Дерево натужно скрипело, в трюме по щиколотку стояла вода – Чарльз постарался максимально ускориться. Получалось плохо – слишком сильно болтало. Но до рюкзака с сывороткой Чарльз добрался. Выйти наружу оказалось еще сложнее. На ногах стоять при такой болтанке Чарльз не мог, поэтому на палубу выбирался ползком, сдирая колени и локти. Впрочем, ссадины и занозы на данный момент были его последней проблемой. За то время, пока он ползал по каюте, якорь сорвало, и теперь яхту уносило все дальше и дальше от рифа. И от берега.
Чарльз понимал, что не выплывет. Что еще максимум час, и посудина затонет, а он… Нет, он умел плавать. Лет так десять назад. Но даже эти самые десять лет назад Ксавьер, что уж скрывать, игнорировал физические тренировки, предпочитая им умственные. А уж сейчас и подавно. Пара минут – и все. Все закончится. Навсегда. Насовсем.
Чарльз всегда – за исключением последних десяти лет – был оптимистом. Убийство Кеннеди, арест и заключение Эрика, последующая война и смерть друзей Чарльза не просто подкосили. Они его уничтожили. Уничтожили того Чарльза, который восторженно кидался к новым знаниям и верил в светлое будущее. Того человека, который мог верить в окружающих просто так, без видимой причины. Того Чарльза, который не опустил руки, когда оказался в коляске, когда потерял сестру и лучшего друга. Они уничтожили в Чарльзе не только мутанта – человек в нем тоже умер. А если он уже умер… Есть ли смысл?
Чарльз изо всех сил цеплялся за какой-то обломок, все еще каким-то чудом остававшийся на плаву. Инстинкт самосохранения вопил во всю глотку, вынуждая тело сопротивляться и хвататься за любую соломинку. Разум… Разум устал сопротивляться.

Тебе больно, Чарльз? О да, тебе больно. Голоса разрывают голову на части, в череп словно пару десятков гвоздей вбили, и среди этого дикого воя и плача не вычленить ни одного слова. О да, тебе больно. Кровь шумит в ушах, бухает набатом, горло сводит спазмами так, что дышать невозможно. О да, тебе больно. Ты не хочешь плакать, а слезы сами текут. Глаза жжет, губы искусаны в кровь, ладони в мясо, но ты все равно сжимаешь кулаки, надеясь, что боль физическая приглушит ту, которой ты до безумия боишься.
Тебе больно, Чарльз, и ты всаживаешь в вену иглу. Жжет так, что хочется немедленно выдернуть ее и отшвырнуть шприц подальше. Но ты терпишь, жмешь на поршень, и маслянистая жидкость неохотно, капля за каплей, смешивается с кровью. Ты терпишь и ждешь, когда станет легче. Голоса становятся все тише, сердце бьется все медленнее, и ты успокаиваешься. Закрываешь глаза, запрокидываешь голову и сглатываешь слюну, смешанную с кровью. Какое-то время ты сидишь, теребишь кончиками пальцев пояс халата, а потом заставляешь себя встать. И встаешь. Ты уже не помнишь свой восторг в тот момент, когда впервые поднялся на ноги и сделал шаг прочь от коляски. Тебе уже плевать на то, что твои ноги чувствуют. Тебе уже плевать на то, что ты можешь прыгать через две ступеньки. Тебе уже на все плевать, Чарльз.
У тебя есть минут десять, прежде чем ты нажрешься в хлам, запивая свое, так сказать, горе. Сыворотка спасает тебя от телепатии, но не может спасти от воспоминаний. И ты глушишь их сначала виски, потом бурбоном, потом джином. Потом бог знает чем еще. Потом во второй руке оказывается сигарета – ты смешиваешь табак с запрещенными веществами, и лица тех, кого ты уже не вернешь, смываются, расплываются неясными пятнами.
Ты говоришь себе, что это наказание. Ты наказываешь себя, Чарльз? Да брось! Ты жалок. В глубине души ты знаешь, что дело не в горе и не в наказании. Ты боишься. Боишься боли, своих сил, себя самого. Ты подавляешь в себе все то хорошее и светлое, которое в тебе так ценили они. Потому что это все напоминает о них. А без них ты не хочешь. Не можешь. Ты сломался, Чарльз. И ты просто себя добиваешь. Медленно, шаг за шагом добиваешь, потому что такого себя ты сам ненавидишь. Ты ведь разбил все зеркала. Ты не выходишь на улицу. Прячешься по темным углам, как крыса, и убегаешь, поджав хвост, стоит только посмотреть в глаза Хэнку. Потому что Хэнк – тот, ради кого ты боролся. И кого ты предаешь каждый раз, стоит только потянуться к очередной дозе.
Ты сам себе противен. Твоя гордость не позволяет тебе это признать в открытую, и ты… Ты ищешь самые легкие пути. Ты не боль лечишь, Чарльз. Ты пытаешься покончить с собой, обставляя это как поиск выхода. И именно поэтому ты сейчас не разжимаешь руки. Потому что это будет откровенным суицидом. А ты ведь так долго делал вид, что все еще хочешь жить.
Ты жалок.

- Да черт! Твою мать! Ну не так…Не так! Не здесь…Не сейчас!

А ведь ты так и не сказал Хэнку, как сильно его любишь. Не извинился перед ним за свое скотское поведение. Так и не оставил завещания – а ведь Маккою бы пригодились твои деньги и имущество. Он ведь гений, истинный гений. И он бы использовал эти ресурсы правильно, сделал бы этот мир намного лучше.
А ведь ты так ни разу и не навестил Эрика. Тебя бы пустили к нему, ты же знаешь. А ты так ни разу к нему не пришел. А ведь Эрик хотел тебе что-то объяснить. Но нет! Твоя гордость, твое уязвленное самолюбие, ревность и обида оказались сильнее тебя самого… А теперь что? Что он будет помнить о тебе? Как ты посадил его в эту тюрьму? Поздно, Чарльз. Ты и здесь полностью провалился.

Очередной глоток соленой воды. Чарльз попытался откашляться, но воды было слишком много. Теперь она была везде – справа, слева, снизу, сверху. Попытка дышать завершилась навалившейся на грудь тяжестью, сдавившей обручем ребра, и раскаленными иглами в легких.
Цепляться за ускользающее сознание не получилось. И размытый силуэт, похожий на человеческий… Нет, просто показалось.

Перед смертью жизнь перед глазами не пролетала. Наверное, к счастью. Последнее, что хотел бы вспомнить Чарльз перед своим исчезновением, это моменты своего триумфа, за которыми следовали еще более грандиозные падения. Вся его жизнь - какие-то ненормальные качели, бешеные американские горки без креплений и страховки. Рано или поздно все должно было закончиться именно так. Не самая достойная смерть для гения, но более чем приличная  для того человека, которым Чарльз стал. Лучше, чем от передозировки препаратами и алкогольного отравления.

В свои двадцать Чарльз не очень сильно любил открытые водные пространства. Точнее, когда-то любил, и каждый летний бегал, если позволяя погода и дополнительные занятия, на озеро. Блестящая водная гладь, казалось, не имела ни конца, ни края, и пятилетний Чарльз, стоя на пирсе перед прыжком, воображал себя отважным мореплавателем, которого подлые пираты погнали по доске. Или подводным жителем, возвращающимся в родную стихию. Или принцем, отправляющимся спасать свою русалочку от злобной морской ведьмы. Или... Фантазий было много, и каждая со временем обрастала деталями и подробностями - детский мозг стремительно развивался, и вместе с ним - воображение. А потом появилась Рейвен, которая запросто могла стать и пиратом, и русалочкой, и морской ведьмой, и дельфином, и на озеро они сбегали уже вместе. А потом появился Кейн... В первый раз все было похоже на случайность - ну, заигрались дети, и один продержал второго под водой слишком долго. Только Чарльз знал, что это не случайность - но тогда он простил сводного брата, потому что в итоге сам Марко испугался чуть ли не сильнее Ксавьера. Во второй раз Кейн якобы случайно столкнул Чарльза с пирса - было самое начало зимы, и тонкий лед не выдержал веса тела. Чарльз выбрался. Кейн извинился - только на этот раз никакого чувства вины Марко не испытывал. После этого Чарльз перестал приходить на пирс.
В двадцать лет Чарльза несколько пугала темная вода. Чарльз уже вырос и не верил в монстров, а тех же акул и прочую опасную для человека живность мог отогнать усилием мысли. Или закрыться псионическими щитами. Но темная вода все равно его пугала. Она напоминала ему его собственное сознание. Ту непроглядную темноту, в которой, словно блики на небольших волнах, на секунду вспыхивали яркие огни чужих мыслей. Казалось, протяни руку, опусти ее в воду, и тут же затянет, погребет под собой, задушит, уничтожит собственное "я". Чарльз понимал, насколько глупо бояться ночного моря, но иррациональные страхи на то и иррациональны... Тем не менее, Чарльз без раздумий прыгнул в эти пугающие чернила вслед за Эриком. В конце концов, страхи на то и страхи, чтобы их побеждать. Не так ли?
В тридцать лет Чарльзу было плевать на воду. Вода - она и а Африке вода. Два атома водорода, один атом кислорода и множество водородных связей, объединяющих диполи в одно единое текучее целое, обладающее ограниченным резервом хранения информации. Если бы вода не была необходима для жизни, Чарльз бы вообще забыл о ее существовании. Темные океаны больше не пугали, кристально чистые озера не восхищали. В свои тридцать воду Чарльз любил в двух состояниях - в жидком в составе алкоголя и в замороженном, потому что виски нужно было пить со льдом. Чарльз был уверен в том, что лет через пять этот алкоголь его убьет, но, как оказалось, вода дотянулась до него раньше. Взметнула в угасающем сознании обрывки воспоминаний, никак не связанные друг с другом, наполнила легкие и наконец-то позволила судорожно сведенным мышцам расслабиться...

... кажется, кто-то перепутал его с гвоздем. Иначе в чем была причина того, что кто-то со всей дури бил по его ребрам то ли тяжелой кувалдой, то ли чем-то похуже. Резкая жгучая боль - попытка вдохнуть - очередной всплеск боли из-за мышечного спазма - кашель - очередная попытка вдохнуть - снова кашель... Чарльз скорчился на песке, пытаясь отплеваться от соленой, кажущейся обжигающе-горячей воды. Хорошо, что давно не ел, а то точно бы вывернуло наизнанку. А так обошлось малой кровью - всего-то по ощущениям чуть ли не вывернутыми наизнанку легкими и горлом, которое кто-то основательно выскоблил грубой наждачкой. Глазам досталось чуть ли не больше - первая попытка их открыть закончилась такой лютой резью, словно он в глаза Скотту, снявшему очки, посмотрел. Кое-как перевернувшись, Чарльз встал на четвереньки, помотал головой, еще раз закашлялся и чуть было снова не рухнул носом в песок. Пришлось опять лечь на спину и пару минут полежать, прежде чем в голове хоть немного прояснилось. Стащив рубашку - на это ушло очень много времени - Чарльз кое-как протер лицо и наконец-то смог открыть глаза. Еще минуты три он просто молча таращился на стоящего перед собой человека, а потом хрипло и несколько ненормально рассмеялся.
- У меня острое чувство дежавю... Я опять... валяюсь. Ты стоишь... И я опять не могу...нормально говорить. - до безумия хотелось умыться и попить. Чарльз снова закашлялся, несколько раз глубоко вдохнул и сказал уже спокойнее, - Нэмор... Король Атлантиды. Я тебя не звал, а ты все равно пришел. Спасибо за спасение моей никчемной жизни. Но ты зря старался. Лучше бы дал мне сдохнуть. Я все равно через несколько часов сдохну, но так, что врагу не пожелаешь.
Остатками разума Чарльз понимал, что ему стоит быть более вежливым и гораздо более благодарным. Но ни на первое, ни на второе сил уже не оставалось. Хотя Чарльз действительно был Нэмору благодарен.В конце концов, жизнь давалась человеку один раз. Чарльз свою, конечно, просрал, но... Теперь он мог хотя бы завещание оставить, о котором его похмельные мозги раньше вообще даже и не вспоминали. Чарльз огляделся, заметил рядом с собой мокрый и частично покореженный кейс, и коротко охнул.
- Боже... Ты его тоже вытащил!
Это тоже выглядело жалко. То, как Чарльз дрожащими пальцами доставал коробку, вводил код и проверял содержимое коробки. Из ампул уцелело больше половины - мало, но есть шанс протянуть. Шприцы и жгут были в порядке. Как и маленькая поллитровая бутылка коньяка, засунутая между поролоновыми прокладками не иначе как "на всякий случай". Чарльз даже не помнил, как клал ее туда.
- Хочешь выпить? Хороший коньяк, не траванемся. Что так смотришь, Нэмор? - Чарльз грустно усмехнулся. - Гадаешь, куда я просрал свое достоинство, которое так понравилось тебе лет десять назад?
Бутылка никак не хотела открываться.

- Пожалуй, гадаю.
- Презираешь? - Чарльз хмыкнул, еще раз провел пальцем по гладкому стеклу ампулы и криво ухмыльнулся. - Я тоже себя презираю. К сожалению, версия Чарльза Ксавьера есть в одном-единственном экземпляре. Откровенно хреновом причем.
Чарльз проследил за бутылкой тоскливым взглядом. Несмотря на то, что он лишился телепатии, ученая степень по психологии никуда не делась, и Чарльз понимал, насколько сильно и почему Нэмор недоволен. С него станется и бутылку вышвырнуть. Но отнимать свое имущество силой Чарльз даже не попытался. К черту. Иногда ради разнообразия можно было побыть и трезвым. В этой поездке он пил гораздо меньше обычного, значит, потерпит и вообще без алкоголя. Главное, что хоть немного сыворотки удалось спасти.
Тем не менее, Нэмор бутылку вернул, и Чарльз жадно припал к горлышку. Алкоголь обжигал искусанные губы и драл горло, но это было лучше, чем ничего. Все равно напиться тем, что осталось в бутылке, не получится. Зато от соли перестал сворачиваться язык.
- Значит, ты не выдержал того, что случилось? Ты таким образом гасишь боль?
Чарльз медленно поднял голову, провел языком по нижней губе, почесал небритую щеку. Потом встал на ноги, в два глотка осушил бутылку и кинул ее куда-то в сторону чемоданчика. В следующий момент, когда он заглянул Нэмора в глаза, от былого равнодушия во взгляде ничего не осталось.
Он злится. Злится на себя за то, что не может справиться со своей собственной мутацией. Он, который в девять лет полностью овладел своими силами! Злится на Эрика за то, что ушел. За то, что ни разу не пришел в больнице. Да что там пришел - ни разу не позвонил, чтобы выяснить, как прошла операция. Злится на Рейвен за то, что и она не пришла и не звонила. Он обижается - ни на кого-то конкретного, на ситуацию в целом. Врачи говорят ему, что есть пять стадий, через которые проходит любой пациент, которому не повезло так же, как Ксавьеру. Пять стадий... Эта теория сейчас жутко популярна. Пять стадий горя, пять стадий смирения, пять стадий успеха. Чарльза это раздражает, потому что он смирился практически сразу. Он был уверен, что и в инвалидном кресле сможет не просто существовать, но и жить. Да, иначе. Да, постоянно воюя со сложностями, полноценному человеку неизвестными, но сможет.

Ему больно. Ему больно физически и морально. Он до мозолей стирает руки, участь самостоятельно пересаживаться из кресла на кровать или ванную. Он часто падает, из-за чего все тело покрывают разноцветные синяки. Он все еще не может спать на спине, потому что в таком положении ему кажется, словно его распиливают пополам. Но он не сдается. Учится, учится, учится, учится...  Потому что это навсегда. И потому что это выматывает так, что на мысли не остается времени.
Ему страшно.  Ему боится, что останется совершенно один, хотя знает, что ни Хэнк, ни Шон, ни Алекс его не бросят. И все же он понимает, что теперь очень многие вещи, которые так любит его команда, он попросту не в состоянии будет делать. Он понимает, что уже стал своеобразным якорем для своих друзей, и поэтому он изо всех сил старается делать вид, что ему и одному неплохо. Он ведь долго был один, очень долго... Только теперь одному не хочется, но произносить это вслух он никогда не станет. Не хочется привязывать их к себе чувством вины и жалости.
И все вроде бы складывается не так уж и плохо, до тех пора пока освободившийся резерв мозга полностью не уходить на телепатию.
И тогда начинается ад.

- Да что ты знаешь о боли, Нэмор?
В голосе Чарльза - бесконечная усталость и такая тоскливая безысходность, что впору идти и вешаться. И еле сдерживаемая, столь нехарактерная для Ксавьера и такая чужеродная для него ярость.
- Пуля в позвоночнике - больно? Да нихрена подобного! Это всего лишь пуля и всего лишь хренов позвоночник. Я всего лишь не чувствовал ног. Я даже мужчиной остался. И мозги не вышибло. Так с чего мне должно было быть больно? -Чарльз шагнул вперед, сокращая дистанцию между собой и Нэмором. Казалось, еще немного, и он кинется на атланта с кулаками, - А знаешь, что действительно больно? Когда в твоей голове минута за минутой, час за часом, день за днем, не прекращая ни на секунду орет все гребаное население этой гребаной планеты! И ты нихрена не можешь сделать! Ты страдаешь вместе с ними, ты чувствуешь их боль, ты дохнешь каждую секунду, потому что каждую, мать ее, секунду кто-то умирает! Ты уверен, что тебя зовут Алиса, и ты - шлюха, готовая на все ради дозы. Бац - и ты уже четырнадцатилетний Микки, которого каждую ночь насилует родной отец. Бац - и ты сержант Коллинз, которому шрапнелью раскурочило все тело. А потом ты открываешь глаза и понимаешь, что ты - Чарльз Ксавьер, и что ты нихрена не можешь сделать и никого из них не спасешь!
Чарльз уже не отдавал себе отчета в том, что со свистящего шепота перешел на хриплый крик. Нэмор, возможно, говорил наугад, но попал в самое больное. То самое, в котором Чарльз так отчаянно не хотел себе признаваться. И за что никак не мог себя простить. За одно мгновение приступ ярости сменился ощущением полной потери сил, и Чарльз опустился на песок, обхватывая голову руками и запуская пальцы в спутанные грязные волосы.
- Они ушли на войну. Все, кроме Хэнка. Я не мог пойти за ними, но Церебро помогал постоянно держать с ними связь. А потом... Тела стало наполовину меньше, и мозг пустил этот ресурс на развитие дара. Не постепенное. Скачками. Я не мог это контролировать. Я мог, не осознавая этого, выжечь разум тех, с кем телепатически общаюсь. Я не мог терпеть. Это не больно, это гораздо хуже. Столько грязи, столько дерьма - для одного это слишком. А потом оказалось, что сыворотка Хэнка, которая стимулировала регенерацию нервов, блокирует телепатию. С ней, - Чарльз кивнул на чемоданчик, - Я могу дышать. С ней я никого случайно не убью.
Чарльз медленно убрал руки от головы, посмотрел на свои исколотые вены и скривился от отвращения. Те редкие минуты, когда он не был пьян, не курил опиум и не находился в состоянии эйфории от очередной дозы... Он был сам себе отвратителен. Он буквально подыхал от стыда и чувства вины перед Хэнком, который каждый день воевал за жизнь Чарльза вместо него самого. Чарльз презирал самого себя за то, что потерял не только друзей, но и самое главное в себе самом - надежду. Надежду и желание преобразовывать эту самую надежду в уверенность.
- А они погибли. Их поймали люди, ставили опыты и... Я узнал об этом тогда, когда все было кончено. Да, - Чарльз поднял голову, снова столкнулся взглядом с глазами Нэмора. Редкие минуты ясного сознания расставляли все по местам, и картина произошедшего становилась как никогда ясно. И убийственно, безжалостно правдивой. - Я их бросил. И тебе следовало бросить меня в море... А я ведь и Хэнка бросил, - Чарльз неожиданно рассмеялся. Взгляд снова стал несколько потерянным и расфокусированным. - Я сбежал. Надо ему позвонить, он же с ума от беспокойства сойдет... А телефон утонул. Какая досада. У тебя случайно нет телефона? Мне надо позвонить единственному человеку, который все еще не может поверить в то, что меня больше нет.

Чарльз уже забыл, что это такое, когда бьют. Тем более по лицу. В последний раз пощечину ему отвешивали... Лет так двадцать с лишним назад. И это была мать, в алкогольном угаре принявшая собственного сына за какое-то порождение своей к тому времени, увы, уже больной фантазии. Чарльз мгновенно заткнулся и начал яростно вырываться из захвата. Кажется, он даже один раз все же пнул Нэмора - хотя тот вряд ли расценил бы эти слабые с точки зрения атланта человеческие трепыхания как угрозу.
Дышать стало еще сложнее, и Чарльз вынужден вцепиться мертвой хваткой в руки Нэмора. На секунду во взгляде потемневших до грозовой синевы глаз промелькнула детская, ничем незамутненная обида. Конечно, ни сочувствия, ни тем более жалости Чарльз не ждал. Не только от Нэмора, а в принципе. Но ответная злость стала неприятной неожиданностью, только подбросивших дров в начавший было затухать костер эмоций.
Оказавшись на песке, Чарльз какое-то время лежал, глотая ртом воздух, как выброшенная на сушу из воды рыба, и слушал Маккензи. Какое-то время он пытался просто не слушать, абстрагироваться от происходящего, но... не получилось. У Чарльза никогда не получалось не слушать. Ксавьер усмехнулся, встал, расправил плечи и неожиданно изящным жестом, так не вяжущимся с его нынешним обликом, откинул с лица волосы. Злость, еще минуту назад вырвавшаяся наружу истеричными криками, трансформировалась в ледяное спокойствие.
- Вот именно, Нэмор. Не я. Не я виноват - но мне платить. Не моя ответственность - но тащить ее мне. Говоришь, отвечаешь за своих атлантов? Да, отвечаешь. Ты же король. А я - учитель. И я отвечаю за своих учеников. Думаешь, я не знаю, что виноват перед ними? Я виноват. И за это я плачу и буду платить до самого своего конца. - Чарльз медленно пошел к воде, на ходу стаскивая порванную, покрытую влажным песком рубашку. - Но платить за все человечество? Я не готов. Я не выдержу. Это не эгоизм, король Атлантиды. Это адекватность. Если бы это была просто боль, я бы нашел способ справиться. Но это хуже. Это полная потеря контроля. Ты хоть представляешь себе, чем может обернуться сорванная крыша у телепата моего уровня? Я уничтожу все живое вокруг себя и даже не замечу. Людей, животных. Твоих атлантов. И ничего, кроме пули в висок, меня не остановит.
Попытка прополоскать рубашку успехом не увенчалась. Чарльз безразлично посмотрел на цветастую тряпку в своих руках, откинул ее в сторону и плюхнулся на песок, вновь обхватывая голову руками. Теперь он говорил даже не с Нэмором - скорее с самим собой.
- Обязан... Я обязан? Я делал все, что мог.  Ради них. Ради нее. Но она ушла. Я делал больше, чем мог, ради него, а от меня бросил. Что еще я могу? Я даже пойти следом не мог, потому что не мог ходить. А теперь? Что теперь? - несмотря на то, что ночи в этой широте были достаточно теплыми, Чарльз мерз. Тело дрожало, раскачивалось из стороны в сторону, и со стороны Чарльз наверняка выглядел сумасшедшим. - Я выбирал? Я ничего не выбирал. Я бы никогда этого не выбрал. Но они ушли и забрали с собой все, что я ценил. Себя. И все. Пусто. Эта чертова сила... Ей нужен якорь. Ей нужна основа. Мне нужно. Ради кого все теперь? Как я могу надеяться на что-то, если тем, в кого я вложил эту надежду, я оказался не нужен? Зачем мне все эти идеалы, если тот, с кем я их создавал, все это предал?
Возможно, Чарльзу было бы легче, если бы он был чуть меньше человеком. Но телепатия на выходе напрямую зависела от внутреннего состояния телепата. А внутреннее состояние Чарльза всегда базировалось на счастье тех, кого он любил. Теперь из них всех остался только Хэнк. И Хэнк был честным, хорошим, добрым, милым парнем и великолепным другом, которого Чарльз не заслуживал. Но... Этого было надо. Хэнк не мог заменить Рейвен. Хэнк не мог заменить Эрика, и сам Маккой прекрасно это понимал. Поэтому даже и не пытался. Абсолютное одиночество посреди океана чужих мыслей убило то самое, из-за чего Ксавьер никогда не опускал руки - надежду.
Нэмор уходил. Чарльз медленно поднял голову, грустно - и по-доброму, почти как раньше, - улыбнулся. И тихо, но отчетливо проговорил ему вслед.
- Где-то на этих островах живет шаман. Его зовут Гиайа. Говорят, что он лечит все болезни, а то, что я слышал... Вполне вероятно, что он мутант. Я почти уверен, что он мутант. Я искал его. Надеялся, что он сможет вылечить мою спину. Тогда я смогу соскочить с сыворотки. И проблем с контролем не будет, если слезать постепенно. И я смогу так, как раньше. Понимаю, тебе плевать. Но это мой последний шанс. Если знаешь, где мне искать его - скажи. Если надо, я так поплыву. Мне без вариантов.
Вариантов действительно не было. Да, Чарльз прекрасно знал, что вел себя как дурак. И с этим побегом из дома, и с тем, что толком не подготовился. Но... Он боялся, что если расскажет Хэнку, и Хэнк начнет проверять... Он боялся, что уже не решится. Напьется, окончательно поедет крышей от сыворотки, придумает кучу причин, чтобы не пытаться вылезать из болота. Просто испугается того, что поездка ни к чему не приведет, что "целитель" не поможет, и тогда... Тогда останется так или иначе умирать - быстро или медленно, от сыворотки и алкоголя или от пули, веревки, падения с крыши. Потому что болезнь самого могущественного мозга на этой планете - как бомба замедленного действия. Слишком страшное оружие, чтобы существовать.

Возможно, Нэмор был прав. Возможно, Чарльз действительно был способен на большее. Возможно, он действительно не смог, а просто не стал в конечном счете бороться. Но разве сейчас это уже имело значение? Не подкрепленная ничем надежда рано или поздно умирала, и на данный момент Чарльз, пожалуй, держался за последнюю  соломинку. Тоненькую и такую ненадежную соломинку – Ксавьер уже не был уверен в том, что он не придумал этого самого лекаря-мутанта. Может быть, он ему приснился? Может быть, он сталкивался с разумом кого-то подобного намного раньше, когда еще работал с Церебро? Он не знал. Не знал и старался не думать о том, что мог выдавать желаемое за действительное.
Маленькая, хрупкая, слабая, умирающая надежда – единственное, что не давало Чарльзу забыть себя прежнего. Потому что во всем остальном его уже не было. Он смотрел в зеркало и видел какого-то незнакомого человека. У этого человека были такие же синие глаза, как у Чарльза, но какие-то безумные и при этом безразличные. У этого человека были такие же яркие губы, как у Чарльза, но какие-то потрескавшиеся, искусанные, искаженные в неестественной улыбке. Этот человек носил такую же одежду, но разве Чарльз когда-либо в жизни позволял себе выглядеть столь неопрятно? Нет, Чарльз не знал этого человека в зеркале. В дневниках тоже писал кто-то другой. Кто-то, кто плевал на орфографию и грамматику, перескакивал с одного языка на другой. Кто-то, кто промахивался мимо строчек, оставлял кляксы и отпечатки грязных пальцев где ни попадя. Кто-то, кто изливал на бумагу какие-то совершенно ненормальные мысли и идеи, зачастую лишенные всякого смысла. С этим человеком Чарльз тоже был не знаком – и, признаться, не хотел бы с таким знакомиться.
… Жаль только, что чаще всего Чарльзу было на все это плевать. Настолько, что он не всегда понимал, что тихое и полное тоски «Чарльз», произносимое Хэнком, предназначалось ему.  И жаль было, что Хэнк не видел его сейчас – его, похожего в данный момент на себя самого больше, чем когда-либо за последние лет пять. Хэнк был бы, наверное, счастлив. Если, конечно, еще не успел проклясть и свое решение остаться в особняке, и самого Ксавьера.
- Значит всё дело в том, что твоя сила действительно так опасна, для тебя и окружающих? Она может причинить столько вреда, что ты именно поэтому предпочел от нее отказаться?
Чарльз не ответил. Только посмотрел на Нэмора таким взглядом, каким иногда смотрят на людей лики мучеников  с икон. С той лишь разницей, что Чарльз никогда святым не был – да и не претендовал никогда.
- Ты мог бы медикаментозными способами ослабить свою силу, а потом постепенно научиться пользоваться тем, что на тебя свалилось. Нет?
- Мы пытались.
Голос снова «надломился», скатился в сдавленный хрип. Горло жгло огнем, и Чарльз снова закашлялся, сгибаясь практически пополам от режущей боли в груди. Все же морская вода впрок не пошла. Ну или Нэмор все же ударил его слишком сильно, пытаясь  заставить легкие избавиться от наполнившей их воды.
Чарльз не хотел ничего пояснять. Он уже сказал все, что мог, и не считал нужным ударяться в детали. Какое это имело значение? Что бы изменилось, если бы он рассказал Нэмору о бесплотных попытках при помощи медикаментов решить проблему? О том, что некоторые вещества вызывали приступы психопатии, во время которых Чарльз становился неуправляемым и агрессивным? А другие, наоборот, вгоняли его в такую депрессию, что пару раз Хэнк едва успевал вырвать у Чарльза из рук опасную бритву? А третьи  при длительном применении могли и вовсе превратить его в овощ? Нет, это бы ничего не изменило. Нэмор бы не стал более понимающим. Ну разве что поставил мысленную галочку напротив пункта «пытался». Только вот Чарльз уже устал оправдываться. Слова, слова, слова, слова… Какая в задницу разница, пытался он или нет, если в итоге все равно оказался лежащим мордой в грязи?
Нэмор согласился. Признаться, Чарльза это изрядно удивило. Он был уверен в том, что атлант пошлет его… в море. Поглубже и навсегда. Но видимо что-то заставило Нэмора изменить свое мнение. По крайней мере на несколько минут – вопрос, заданный атлантом, имел очень важное значение.
А Чарльз не хотел врать. Да и разучился он держать лицо.
- Я помогу тебе лишь в том случае, если буду знать, что ты не опустишь руки в любом случае. Иначе, мне незачем тратить своё время на тебя.
Чарльз только горько усмехнулся, мотнул головой и тяжело вздохнул. Потер ноющую грудь ладонью, опустил на несколько секунд взгляд. Собрался с силами, вновь поднял голову и громко, четко проговорил.
- Я не знаю. Я не думал об этом. Одно только знаю – если не получится, у меня будет хоть немного времени без всего этого дерьма, чтобы обеспечить будущее Хэнку. Этот парень – сокровище. Гений. Его ум, его талант… Его изобретения спасут жизни стольким людям, сколько я за десять жизней не спас бы. А я…
«А я принес ему столько боли. Столько разочарований. Столько бессонных ночей, которые он провел рядом с моей кроватью…»
- А я даже «спасибо» ему не сказал. Либо пьяный, либо под наркотой. Либо обкуренный. Стыдно… молчать стыдно, говорить стыдно. Делать надо. Хочу успеть сделать… Оставить ему то, что у меня есть. Чтобы он мог сделать мир лучше. Хэнк сможет. Я знаю, сможет. Это самое достойное, что я смогу оставить после себя в случае провала. Такое вот «прости меня, Хэнк, за все, что я тебе не дал».
Припипший к коже песок начал подсыхать, и теперь все тело чесалось. Чарльз, тихо выругавшись, кое-как поднялся на ноги и начал отряхиваться. Больше всего песка оказалось в спутавшихся волосах, но с ними Чарльз ничего и не мог сделать. Ну и к черту – он все равно решил, что отрежет эти лохмы. Достало.
- Знаю, это не то, что ты ожидал услышать. Но врать я не буду, Нэмор. Если это будет недостаточно весомой причиной…  Что ж… В любом случае спасибо за то, что не дал утонуть. Это уже какой-никакой, но шанс.