Разговор с ней похож на проход по минному полю, банальное сравнение, которое подходит как нельзя лучше. Для Наташи – это прекрасная проверка на прочность, даже спустя столько времени после России. Возможность вести переговоры, а не размахивать руками и пистолетами; не прицеливаться в голову соперника. Единственное, что здесь еще остается – это попытка играть на опережение. Они разного возраста, но какая в этом разница, если опыт каждой – это отдельная веха в истории, возможно, даже в мировой. Вдову сложно смутит, но сейчас легко вывести из себя, она старается расслабиться, но пульсация нервоза скользит по позвоночнику, заставляя спину держать прямо, и пытаться каждый раз расслаблять пальцы, чтобы не сдавить посильнее подлокотник. Романова одновременно восхищается и ненавидит эту женщину. У нее не было подруг, кроме Шерон, да, и с той, отношения так себе, и вряд ли будут. Но если быть откровенными до конца, то Вдова, будь обстоятельства иными, согласилась бы на то, чтобы попытаться «подружиться» с Офелией, несмотря на весь воз не разрешаемых конфликтов.
- Романова. Мадам Грин, моя фамилия не Романофф, как принято говорить в Америке, а именно Романова, - она сама вежливость, едва склоняет голову к плечу, посылая мэру обезоруживающую улыбку. Наталья и впрямь теперь предпочитает именно этот вариант. Это лишний раз подчеркивает и не дает ей забыть, кем она является на самом деле, где ее корни. Это не имеет никакого отношения к стране, где она родилась, скорее к самоидентификации, Вдова никогда не станет американкой, не тот склад ума и характера. – Впрочем, это не так уж важно. Я удивлена тому, что вы рады меня видеть. Я скорее ожидала оказаться в серпентарии, нежели в этом светлом и по-своему очаровательном кабинете, - Наталья чуть отодвигает от себя чашку с чаем, устраивается еще удобнее в неудобном кресле, и едва заметно ведет точеными плечами, скользя взглядом по обстановке.
Ее смех, как тот самый яд, который Офелия готовит, как сладкие пирожные с клубникой, для своих врагов. Наталья не стесняется смеяться, обнажая ряд белоснежных зубов, скрытых за алыми губами. След от помады на чашке, след от удара на самооценке.
- Право слово, мадам Грин, подобные высказывания оскорбляют меня и организацию, которая трудится на благо честных жителей Нью-Йорка, и не только его, но и всех США. Я бы хотела, чтобы вы представили доказательства, когда мы сажали в тюрьму простых мутантов, не замешанных в террористических актах, направленных против безопасности населения не только отдельно взятой страны, но и всего мира. Как правило, - Наталья берет чашку в руки, делая еще один глоток чая, который начал постепенно остывать, - мы разбираемся, прежде чем заниматься подобными вещами. Поверьте, ЩИТ не склонен к политике геноцида, который был так популярен в сороковые годы. О, предугадывая возможные выпады, могу Вас уверить в том, что это вовсе не оправдания, а всего лишь констатация факта. Заключенные не знают нужды ни в чем, даже несмотря на самые кровавые злодеяния. К тому же, никто ведь не знает, какими способами Вы проводите свои эксперименты, для достижения нужного эффекта у своего лекарства. Позвольте узнать, на ком проводятся опыты? – Вежливая улыбка; немного льда в тон. По своей красоте это скорее похоже на односолодовый виски в пузатом бокале с двумя кубиками льда. Ладонь дергается при упоминании Стива, Офелия ступает на очень опасную тропу, говоря о том, ради кого Наталья была готова на многое, едва ли не на все. И кто теперь находится все в той же магической коме, в которую сама же Офелия его и отправила. Но на лице Наташи не дергается не единый мускул, она поднимает на Мадам взгляд, в котором проскальзывает пламя, и медленно отвечает:
- О, могу Вас уверить, что Вы с ним сможете встретиться лично. Не беспокойтесь, думаю, что он будет рад Вас увидеть, - едва заметный кивок головой, и эта улыбка, как приклеенная. Вдова создана для убийств и шпионажа, она не слишком уважает и любит политические игры, хотя и не скрывает того факта, что хороша в них. Просто не сейчас. Не с этой женщиной. Впрочем, не она одна подвергается воздействию на самые болезненные точки, и с упоением дитятки ковыряется в них иголкой, изучая, а что же там под толщей непробиваемой брони? А там вон оно что, ненависть, злость, что упустила, не заполучила в свои цепкие лапки. Руки прочь, уважаемая, этот недорусский исключительно ее вотчина, и пускать туда посторонних Наташа ни за что не будет. Она, вообще, особа ревнивая. Вдова глубоко вздыхает, ей еще не надоели эти игры разума и упражнения в вольной борьбе умов. Она может это делать хоть весь день. Именно поэтому Наталья откидывается на спинку кресла, расслабляя плечи, чувствуя, как постепенно отпускает тот самый ток по позвоночнику, как спокойствие растекается по венам, заменяя кровь. Они каждая на своем месте, и это вряд ли бы смог кто-то понять, но им вовсе не в тягость, скорее извращенное блаженство.
- Мой друг будет искренне рад такому подарку, у него, знаете ли, слабость, на вкусные вещи, - Романова переводит взгляд на девочку (для нее каждая, кто возрастом меньше пятидесяти лет автоматически превращается в девочку), внимательно разглядывая юную старлетку, со смешным голосом. – Боже мой, - по-русски замечает Вдова, втягивая носом восхитительный аромат свежей выпечки, - какой чудесный пирог, совсем, как тот, что готовила моя бабушка в Волгограде, - бесстыдно врет, берет с тарелки печенье, аккуратно его надкусывая. – Одна проблема, я всегда не любила вишню, - и вновь очаровательная улыбка. Господь видит, каких усилий Наташе стоит сохранять спокойствие, не поддаться на провокации собственного сознание, которое услужливо хочет перейти на режим безудержного истеричного смеха. Кто сказал, что госпожа Романова всегда спокойна? В ее голове столько всего происходит, что трудно за этим уследить.
- Мы все же переходим к деловым переговорам, я даже немного расстроена, вечер обещал быть томным, - Вдове все же приходится отложить в сторону, так и недоеденную печеньку, проводив ее грустным взглядом. Не проходит и двадцати секунд, как взгляд меняется, в нем появляется то хищное выражение, после которого обычно все шло под откос, горело синим пламенем или взрывалось так, что затрагивало соседние государства. Глубокий вдох, выдох, не улыбка, лишь ее тень.
- ЩИТ, вопреки ошибочному мнению, вовсе не желает препятствовать улучшению жизни в городе на всех уровнях. Мы выступаем в первую очередь за безопасность горожан и жителей Америки. Именно поэтому мы бы хотели, чтобы Вы сотрудничали с нами, прислушивались к тому, что мы просим делать во время чрезвычайных ситуаций, а не руководствовались собственными мотивами и разумениями. Я понимаю, насколько сложно это может быть для человека Вашего положения, - вновь едва заметная улыбка, которая теперь напоминает ту самую, змеиную ухмылку. Ты удивлена, Офелия, что я могу быть змеей?.. – Но тем не менее. Страна, да, и большая часть мира, как Вам известно, сейчас находится в крайне нестабильном состоянии, о чем не говорится в открытую, но вместе с тем, это именно так. По некоторым данным вскоре нас ожидает крупный проект, способный поддержать безопасность в городе, без особого участия людей, мутантов или супергероев. Проект еще согласовывается, но это всего лишь дело пары дней, - да, конечно, милая Гадюка, тебе сейчас раскрывают важную информацию, как бы говоря – смотри, я стараюсь забыть все то, что было между нами плохого, и пытаюсь быть деловым человеком, ты должна верить моим словам, ведь я сдаю позиции. - Но тем не менее. Несмотря на то, что этот проект идет на государственном уровне, поддержка на городском будет для нас более чем приемлема.
Она не успевает договорить, лишь чувствует, как по телу проходит дрожь, как инстинкт самосохранения себя, и почему-то ближнего своего, срабатывает на ура. Наташа в один прыжок выскакивает из кресла, бросается на Офелию, валит ее на пол, прикрывая голову руками. О, если бы не то, что произошло сейчас на улице, если бы не очередной апокалипсис, то скорее всего, каждый, кто застал бы их в таком виде подумал про себя всего лишь две вещи или это была драка, или это было начало большого, светлого и незамутненного акта любви. Но чем это было на самом деле, мог знать лишь один господь Бог, и то, непонятно какой религии.
Романова откатывается от Мадам, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, она смотрит в окно и видит там то, что пыталась много лет забыть – нападение читаури. То, что это они – нет никаких сомнений. Но проблема в том, что среди толпы обезображенных созданий, с которыми им пришлось бороться тогда, появляются новые, они двигаются быстро и четко, они значительно легче, но самое страшное – дикие. Воздух же наполнен криками, пылью и запахом смерти. В этих разрушениях, в аппарате мэрии погиб явно не один человек, тот факт, что выжили они – это всего лишь очередное подтверждение тому, что Наташа слишком живучая тварь, чтобы просто так отдавать свою жизнь, тем более в такой компании.
- Офелия, мать твою, открывай глаза! – Как можно ласковее Наташа хлещет Мадам по щекам, пытаясь привести ту в чувство. Через пару секунд та открывает глаза, всматриваясь в лицо своей соперницы, но не двигается. – Я не собираюсь тебя убивать, если бы хотела – то оставила бы тут умирать, но боюсь, что выслушивать в очередной раз необоснованные претензии и пытаться доказать, что я не виновата, ну, почти – я не буду. Поэтому поднимайся, у нас есть проблема – выход из кабинета завален. Здесь есть еще какие-то выходы? На улицу нельзя, но и оставаться на этом этаже – тоже. Он может обрушится в любую минуту, задеты перекладины и несколько балок, мы, фактически балансируем над пропастью, у нас есть от силы пара минут – поэтому, думай!
Никакой приветливой вежливости, сдержанности или игривого тона. Единственная задача, что стоит перед обеими женщинами – выжить любой ценой. Романова не собирается и впрямь ее убивать, в этом нет никакого смысла. Правильно выстроенный план заключается в сохранении жизни, и лишь в конце, когда дело будет сделано, ее можно будет отнять. Особо изощренным образом.