Сверху слепило нещадное солнце, спрятаться от которого было невозможно. Оно светило всюду, преследуя всех. Солнцу было плевать на снующих по поверхности планет маленьких, по сути не имеющих никакого значения, существ; будь ты последним ублюдком, свершившим тысячи мелких, подлых дел, убийцей, героем или же праведником, старающимся жить в гармонии с окружающим миром, не преступающим законов. Под солнцем не было ничего нового, под солнцем все были равны.
В Нигерии песок накаливался ежедневно, его температура всегда была выше сухого воздуха. Можно было сказать, что крыши домов и мелкие крупицы песка здесь не остывали вовсе, а потому получить ожог, случайно ступив босой ногой на землю, не составляло особого труда. Чтобы выжить, нужно было обладать очень хорошей выносливостью и внимательностью. Первостепенная необходимость, из которой становилось понятно, что комфортное житье и, более того, какой бы то ни было отдых — не совсем то, чего можно было ожидать от этих мест. Не удивительно также, что туристов, которые могли бы свыкнуться с подобными условиями, тут практически не было. Как правило, лишь те, у кого в крови, с рождения, была прививка с подобными качествами, находили отраду в том, чтобы изо дня в день проживать эту пытку, осознавая все как привычный образ жизни. 
Иди Оконкво казалось, что она способна пережить все. Каждый день выпадающие на ее долю заботы, которых, из-за большой семьи, было не мало, а также прочие затруднительные ситуации она воспринимала как некое испытание. Свое личное. Она никогда не искала смысла жизни, потому что смысл каждого прожитого дня даровал уверенность для того, что делала и во что верила Оконкво.
Сейчас Иди позорно пряталась в тени, ища своего спасения в здании маленькой церкви. В трясущихся и подрагивающих, в этих непослушных, чувствующих исходящую извне вибрацию, пальцах, были зажаты четки. С губ слетали неразборчивые слова молитвы. Это то единственное, за что она могла зацепиться, это то единственное, на что она была способна. Оконкво просила помощи.
- Выходи отсюда, Иди. Бог тебе не поможет, тебе уже никто не поможет. Мы тебя не боимся.
Разве Бог дал бы ей такое испытание? Он не может дать того, с чем не в силах справиться человек, он не может оставить без выбора, он не может… Иди уверена, что он не позволил бы ей увидеть то, что так ясно теперь представлялось перед глазам, стоило лишь опустить веки: смерть собственных родителей, виной которой была она сама. Она или то, что овладело ей. Разве Оя, испуганная и не понимающая, что происходит, могла понять, чем именно это было вызвано?
У нее было достаточно поводов, чтобы винить себя: не только смерть родителей, но и до этого испытанная злость, ее эмоции, которые, кажется, были отправной точкой, после которой она потеряла над собой контроль. Потеря контроля. Быть может, это наказание?
Иди жмурится, пытаясь сдержать то, что казалось куда сильнее, чем сама она, куда больше. Все собственные силы затрачены на то, чтобы сдержать какую-то всеразрушающую силу, рвущуюся наружу, даже собственные мысли едва поддаются контролю; она словно подчиняет Иди, ее разум, переполняя желанием разрушить, перестать сдерживаться. И Оконкво кажется глупым, бессмысленным дать себе какое-либо оправдание, найти причину, ни одна из которых не могла бы быть разумной. Ни одна из причин, чем бы это ни было, она уверена, не способна уже вернуть ее родителей в живых, вернуть всю деревню, объятую пламенем, назад, в привычное состояние: чуть позже, когда она думала об этом, все вылилось в то, что люди начали превращаться в глыбы льда, замерзшие, недвижимые, с застывшим ужасом в глазах. Еще живые. Пытаясь спасти хоть кого-нибудь, вновь делая попытки вызвать этот огонь, она разморозила и сожгла их заживо.
И Оя убежала сюда, в церковь, понимая, что не в силах помочь, оправдать, сдерживаться. Она бежала, слыша доносящиеся крики. «Ведьма!» Она бежала босыми ногами по раскаленной почве, совершенно не чувствуя жара. В тот момент было холодно.
- Перестань прятаться, ведьма! Ты, маленькое дьявольское отродье, тебе больше не позволят убивать! Тебе дается последний шанс, чтобы выйти, иначе…
Глухой голос, слышащийся за дверьми церкви, неожиданно смолкнул. Иди напряглась, ожидая последующих действий, ведь, скорее всего, они устали говорить, может, даже перестали бояться, те люди с оружием, которых было гораздо больше. Может, им получится справиться с тем, с чем не получилось справиться ей. «Может, это правильно,» - подумала Оконкво, закрывая глаза, мысленно готовая смириться с тем, чтобы расстаться с жизнью. Это меньшее, что можно сделать, чтобы отплатить за свои грехи, это меньшее, что она может, раз отказ равен смерти.
«Я монстр и заслуживаю умереть.»
- Привет, Иди.
Что-то пошло не так. Она почувствовала это, когда услышала, как ударила молния. Небо было чистым, вечно голубым и ярким, а потому столь резкая перемена погоды была, по крайней мере, странным явлением. Когда молния, словно прямо возле здания церкви, ударила во второй раз, а дверь резко, словно с помощью порыва ветра, отварилась, громко хлопнув, все сомнения, которые были до этого момента, у Оконкво отпали окончательно. Иди повернулась и чуть вздрогнула, когда увидела двух женщин. В церковь тут же проник солнечный свет, добираясь до сидящей на коленях девочки, заставивший ее сжаться, словно от удара.
- Вы… Ангелы, которых послал Господь? – проговорила Иди едва шевелящимися губами, ошарашено глядя на явление двух, державшихся на воздухе без какой-либо поддержки, женщин. Сердце ее учащенно забилось, а мысль о смерти на секунду отпала, она вся отдалась надежде, которую почувствовала. И сглотнула, ощутив горечь — разве могла она, будучи монстром, надеяться на что-то? - Уже слишком поздно, вы не поможете мне. Я не… это внутри меня, не могу это контролировать, пожалуйста, лучше отойдите, я не хочу причинить вреда, - почувствовав, как со слезами стало еще труднее сдерживаться, Иди сжала зубы, но огонь все равно уже охватил пламенем иконы, перекинувшись на все, на что мог перекинуться — пара подсвечников и деревянных скамеек, а также крышу.
Люди, чужие дома, даже священные вещи не могли спастись от пожирающего огня. Ничто не могло спастись от всеохватывающего пламени, цель которого была — разрушить, сжечь. Иди тоже не могла нарушить этот естественный порядок вещей, установленный самой природой.
Но каким-то неведомым образом он не добрался до тех, кого Оконкво сочла за ангелов. Одна из женщин… противостояла ему?
- Бог не дает нам ноши тяжелее той, что мы можем вынести. Вопрос в том, как мы несем ее. Это мы выбираем сами, - проговорила она. Иди едва могла принять ее слова, это было больно. Но она внимала тому, что они говорили, лихорадочно пытаясь успокоиться; сделать то, к чему призывала другая женщина с яркими рыжими волосами. Собрать свою волю в кулак. И разрывалась, попеременно чувствуя, как бросает из крайности в крайность не только в выборе — умереть или смириться, — но и в том, как быстро изменяется температура вокруг или внутри нее.
Жар, резко сменяющийся холодом. Холод, остужающий жар. Мутанты. Люди с ружьями. ‘‘Ребенок, который не должен успеть навредить’’.
Она ненавидела себя за все, что случилось. Ненависть не переходила ни на что окружающее, но от нее все равно страдали. Парадокс? Ироничная шутка самого Дьявола?
Когда к Иди прикоснулась чужая рука той женщины с рыжими волосами, которую пронизывало золотое свечение, она отвлеклась, чуть прикрыв веки. И почувствовала то, чего никогда раньше не чувствовала — будто ее разума коснулись. И едва ли это можно было как-либо описать, но это было… приятно, совершенно легко, словно дуновение ветра, которое действительно заставило успокоиться.
Можно ли верить кому-то, когда слышишь слова: ‘‘ты не одинока’’? Можно ли почувствовать это, услышав это от кого-то, кто находится рядом, но не в твоей коже? Можно ли до конца осознать это, когда ты не веришь, видя огромную пропасть между любым, кто не может взглянуть на мир твоими собственными глазами?
Но когда ты на долю мгновения ощущаешь неразрывную ментальную связь и слышишь в голове чужой, мягкий, приятный голос, в котором находится столько боли, силы и, главное, веры, то ты можешь, наконец, понять, что именно несут в себе эти слова. Для Иди это становится правдой, отрицать которую равносильно смерти. Смерть и отрицание теперь — предательство.
- Такой, как ты, больше не существует, Иди. Ты сокровище. Я, ты… мы просто чудо.