- Тор, чего тебя опять несет в радужную страну, где куча бухающих и дерущихся викингов?! - Тони был откровенно против очередного длительного ухода Одинсона.
- Друг мой, ты все же о доме моем молвишь - слегка посмеялся Громовержец, но все же отвесил легкий подзатыльник Энтони. - Имей же хоть немного уваженья. Кроме того, мы не викинги, мы боги ихние.
- Да без разницы, блондинчик. - прошипел Тони, потирая голову, на которой, судя по всему, нарастала шишка - видимо, Тор слегка не рассчитал силу подзатыльника. - Ты здесь нужен, на земле! Сколько раз тебе говорить, что ты - один из членов-основателей, и ты...
- Друг мой, я не только Мститель - не дослушал Донар, уже направляющийся к выходу - я еще и бог Асгарда. И у меня есть тоска по дому моему. Ты должен оное понять, Тони.
- Да понимаю я, однако после твоих "недолгих уходов" ты возвращаешься вечно пьяный, довольный, и ищешь, кому бы морду здесь набить! А поскольку Халкобэннер куда-то запропастился, я не хочу, чтобы ты устраивал спарринг с ... в общем, с кем бы то ни было! Мы тут все не в твоей весовой категории!
- Во-первых: я не пьяный возвращаюсь, а лишь слегка навеселе. Ты еще не лицезрел меня во власти хмеля, Тони. А во-вторых, я далеко не каждый раз с Халком дерусь...
- Да ну? Мне тебе счет за последнее твое развлеченье показать? вы двое устроили землетрясение в Манхеттене в девять баллов!
- Тогда зеленый огр был НЕПРАВ. И точка. Я ему и указал на то, что он неправ был, друг мой.
- А обязательно это было делать, разрушая Башню? Снова?
- Ты и так себе сие позволить можешь, друг мой - парировал Одинсон, стремительно направляясь к выходу, однако Старк все же бросил вопрос вдогонку:
- Ты хоть раз собираешься золота выделить на починку СВОИХ ЖЕ разрушений?!
- Я вовсе не ведаю, о чем ты, друг мой! - засмеялся бог, уже взлетая. - Я итак взносы добровольные вношу на счет Мстителей, аль ты забыл об оном?
  И, не обращая внимания на протесты Энтони о том, что все его взносы не рассчитаны на те разрушения, которые устраивают два неких Мстителя, а идут на другие цели, бог улетел ввысь. Его так и манил зов Асгарда, где он наконец мог побыть собой, а не играть ту роль, которая была привычна смертным.
- Жди меня, Град Асов - тихо проговорил Громовержец, открывая портал - я иду домой.

  Пролетев Бифрёст и поприветствовав Хеймдалля, Донар влетел на просторы Асгарда, и, закрыв глаза, вдохнул воздух полной грудью.  Облака, словно приветствуя бога, сгустились, и гром разразился над всем Градом Асов, однако дождя не было. Сама природа была рада видеть Сына Одина, и радость эта была взаимна. Бог не мог нарадоваться тому, что видел: все столь знакомое, увиденное им уже миллионы раз, но все же не теряющее свою уникальность и притягательность, и везде было что-то новое. Вот новые детишки бегают по Рыночной площади, вот Холл Эйнхериев пополнился новыми статуями, Сад Гайи разросся еще больше, средь валькирий тоже появились новые лица, построили еще парочку таверн (это особо радовало)...  Казалось бы - все это мелочи, но как же оные радовали взор бога! Жизнь здесь бурлила, словно океан во время шторма.
  Тогда отчего же на сердце у Тора все же было неспокойно?

  Выбрав своим пунктом приземления новую таверну (надо же "обмыть" постройку), бог нерешительно застыл на входе. Что-то постоянно терзало задворки его сознания. Что-то, что он довольно часто заглушал. в том числе и выпивкой. Что-то, что он упрямо не хотел вспоминать. Потому что боялся и не понимал этого. Но рано или поздно надо было перестать убегать даже от этого вопроса. Посему, взяв в таверне несколько бутылок мёда Асов, бог направился в Сад Гайи. Словно чувствовал, что туда ему надо сейчас.
  Словно чувствовал, что ему там предстоит встреча, которая так ему нужна, и которую он так долго откладывал.

Когда кто-то впервые слышит о Саде Гайи, обычно он думает, что это просто большой прекрасный сад. Но как бы не так... Это скорее заповедник, размером с маленькую страну. В нем годами блуждать можно, и все еще открывать для себя неизведанные места. Конечно, в нем были тропы, парки, лужайки для отдыха, но в целом это было огромное и уникальное место, где были самые разные растения, а также - животные. Порой даже опасен мог быть Сад, но кто были бы Асы, коли бы убоялись какого-то монстра? Посему довольно часто в детстве Тор с братьями и друзьями навещали оный, и ,в конце концов, изучили его наизусть. А позже они с Сиф находили в нем свое уединение, и тогда были лишь они - и больше никого и ничего, что могло бы им помешать. Годами порой из сада-то не выходили...
  Поэтому неудивительно, что Тор отправился именно на их излюбленное место, что находилось в достаточной глуши, дабы посторонние просто так туда не ходили. И он даже почти не удивился, когда встретил там деву с волосами цвета ночного неба Асгарда.

  Заметив ее еще издали (то ли из-за ее платья с доминирующим красным цветом, то ли потому, что ее он замечал всегда и везде, при любых условиях), бог остановился, замерев в нерешительности. Что он ей скажет? Как ему начать разговор с ней? Как изложить свои чувства и что сделать, дабы то расстояние, что создалось между ними после его возрождения, было преодолено? Словом, Громовержец стоял на месте, переминаясь с ноги на ногу, словно застенчивый мальчишка. Пока наконец не вспомнил, что он - сын Одина, принц Асгарда, и самое главное - там сидит та единственная, которая знала его, пожалуй, даже лучше, чем Локи. А лучше Локи Тора никто не знал, даже Один. Посему набрав воздуха в грудь, бог решил просто быть собой в этот момент, и пошел к воительнице, твердо намереваясь ей все попытаться объяснить... и обнять, впервые за столь долгое время.

  Подойдя к девушке со спины, Одинсон негромко поприветствовал ее, после чего подошел к ней вплотную, и безмолвно обнял, вздохнув. И сразу все речи, которые он готовил, вылетели из его головы - бог словно онемел, и не был в силах произнести даже пару слов. А близость той, которую он любил всем сердцем, ее аромат, столь прекрасный лик и такое дорогое и незабываемое для него дыхание девы словно вводили его в транс, с каждой секундой неостановимо погружая Тора в пучину воспоминаний о их прошлом. Конечно, оно не было идеальным - много натворил в свое время Громовержец, но казалось, что Сиф способна ему простить все. Не то, чтобы бог этим пользовался, но оступался он не раз, порою вовсе не ценя ту, что всегда была рядом с ним, всегда его поддерживала, как бы низко он не пал, и что бы он не сотворил... Во имя Грома, если бы не Сиф - не суждено было бы быть Одинсону достойным Мьёлльнира, потому как именно из-за нее он смог стать таковым. Ради нее он изменился, и молот это принял. Тогда бог не придал этому важного значения, но позже, через столетия, чем больше он вспоминал о ТОМ САМОМ дне, когда Мьёлльнир был им поднят, он понимал, что в этом заслуга Сиф... и, возможно, целиком и полностью ее заслуга. Она сделала его достойным, она словно выковала его душу и сердце, очищая от грязи пороков, чванливости,самонадеянности и хвастовства. Она была лучом надежды и радости средь тьмы его жизни, его дыханием в часы удушья безысходности да отчаяния, она была его смыслом самой жизни... Она была Сиф.
  Наконец посмотрев ей в глаза, бог тихо молвил:
- Прости меня, свет души моей. Прости за то, что столь долго не ценил тебя я так, как оного заслуживаешь ты, о Сиф.
  Может, своим поведением он сказал даже больше, нежели словами. Потому как сказать ей все то, что он чувствовал, Тор просто не мог. Тот факт, что он вновь держал ее в своих объятиях, словно окрасил весь его мир в новые, яркие и уникальные краски, средь которых истинно божественным сиянием выделялась она...
  Его единственная возлюбленная, Сиф.

Отредактировано Thor (19-11-2014 17:17)

Слова Сиф согрели душу Тора, однако все же он еще ощущал себя виноватым перед ней. И хоть она сказала, что извинений ей не нужно, все же бог считал, что должен что-то сделать, дабы загладить свою вину. Только вот что? Увы, история показывала, что разрушать Донар умеет гораздо лучше, нежели строить. И его личной жизни это тоже касалось. Однако после Рагнарёка Асы были свободны от своих прежних предначертанных судеб... Быть может, даже богу пора наконец  измениться?
   
  Обняв богиню вновь, Донар сам не заметил, как бережно поднял ее на руки, прижав к своей груди. Как только он осознал, что сотворил оное на чистых инстинктах, вовсе неосмысленно, то сразу понял, что отпускать ее вовсе не хочет. Никогда. Никаким образом. Он столько времени был далеко от нее, и вот только сейчас вновь ее обрел... Почему он должен с ней вновь расстаться? Почему должен вновь куда-то улетать на месяцы, а то и годы? Почему нельзя просто жить вместе с ней, той, кто так дорога ему, той единственной? Почему?
- Сиф... ненаглядная моя... - с трудом было начал Одинсон - слова сейчас ему трудно давались - Я столько времени впустую-то угробил... Столь долго тем я занимался, что было не столь важно, и не делал вовсе тех вещей, которые стоило бы делать. Я постоянно избегал Асгарда, избегал родни... Избегал тебя. После возрожденья моего я был словно сам не свой, ибо должен был я мертвым быть. Судьбы наши уже не прописаны нигде, и мы не должны возрождаться более, как то было до Рагнарёка-то последнего. Быть может, я чувствовал, что мне не место более среди Асов... Быть может, я чувствовал, что все сие - чей-то обман, и марево... Однако лишь теперь, когда ты рядом, я понял, что я ошибался.
  Пройдя с десяток метров с девушкой на руках, бог посмотрел на небо, вздохнув. Как бы ему выразить те мысли, что вертелись у него в голове? В речах он никогда силен не был, но что-то ему подсказывало, что это надо озвучить. Что Сиф должна это от него услышать. Вот только как это сделать? В конце концов, Донар решил просто сказать, как есть. И надеяться, что его любимая поймет.
- Сиф... Я долго вопросом задавался, отчего у нас столь много тягот было в жизни. Пришел к следующему ответу я - поскольку мне было на роду прописано быть разрушителем, но не созидателем. Сколь много веков я только разрушал: войска, дворцы, мечты других, надежды Одина, дружбу с братом моим, Локи, и наши с тобой отношенья. Казалось мне, что оное случалось лишь потому, что так было естественно, но, задумавшись, я, кажется, понял: как только кто-то в моей жизни что-то строить начинает, что бы я ни делал - оное разрушится, да от моей руки. Однако все это было до Рагнарёка, и теперь Тех-Кто-В-Тени-Сверху-Восседает, богов древних, что судьбами нашими кормились да через Норн веками управляли, нету больше. Сами мы вольны творить то, что захотим. И посему решил я, что надобно мне научиться быть еще и созидателем. Посему прошу тебя я, Сиф... - тут Тор обратил свой взор на богиню, смотря в ее глаза - помоги мне стать тем богом, которым я могу быть. Помоги увидеть мир мне не только лишь со стороны молота и разрушений... Укажи мне тот путь созидания, которым столько веков следовала ты. Хочу я чем-то большим стать, ради тебя... Ради нас обоих.

  Сказав эти слова, Одинсон чуть крепче прижал к себе богиню, все не желая ее отпускать. В глубине души он все же опасался того, что Сиф его не поймет, да и немудрено: сказал он ведь это все не особо связной речью, просто выпалил кучей все то, что было у него на душе. Однако он был искренним. И надеялся лишь на одно: что та единственная, кто столько веков понимала его безо всяких слов, поймет его и в этот раз.

Что заставляло их обоих вести себя так, словно они - еще дети юные? Сложно сказать. Быть может, долгое время разлуки так повлияло на обоих, или же еще какая-то причина была. Тор не знал ответа, да и не особо хотел узнавать оный. Все, что он хотел сейчас, можно сказать, он уже получил. А именно - близость той, которую любил всем сердцем.
  Ее прикосновение было для него словно глоток воздуха средь просторов космоса. Он так долго ждал этого... но как только Сиф поцеловала его щеку, ему враз захотелось еще, больше... Только вот стоит ли? Дозволено ли ему это? Вряд ли. Все-таки, слишком большая между ними была пропасть последние годы. К тому же, бог до сих пор не мог выстроить все те чувства. что нахлынули на него, в один внятный порядок. Эмоции навалились на него, словно ураган на одинокий драккар средь штормов.... и корабль неумолимо терпел поражение в битве со стихией.

  Слегка наклонившись к девушке, бог вдохнул аромат ее волос, что был столь манящим для его. Он навевал столь приятные и, казалось бы, давно утраченные воспоминания... Но что стоит оные возродить? Казалось бы, ничего не стоит. И в то же время Громовержцу казалось, что для этого придется приложить много усилий. Каков должен быть его первый шаг? Бог терялся, словно мальчишка. Но в одном своем желании он был твердо и непоколебимо уверен.
- Сиф... Небо мне свидетель, лишь ты в сердце моем. Лишь ты для меня важна. И лишь с тобой хочу я прожить вечность, любимая моя... Но как оное сделать, коли столь много от меня зависит? это уже разрушило отношенья наши в прошлом, Сиф, и я вовсе не хочу оное повторить, но не знаю, как избежать этого.Что мне сделать, дабы я смогу уделять тебе времени столько, сколько ты заслуживаешь, и Мидгард с другими Мирами защищать? Сиф... Я не могу ответ найти на вопрос оный.
  Однако несмотря на свои опасения по поводу их будущего, бог все же не мог забыть о настоящем. Да и не хотел. Ибо сейчас, в этот момент, были только она и он. И больше никого. Тор понимал, что события могут развиваться слишком быстро, но уже ничего не мог с собой поделать. И вот, смотря на свою возлюбленную, он, словно ведомый какой-то непреодолимой силой, наклонился к ней, и впился в ее уста поцелуем.
  То, что он испытал в тот момент, словами вряд ли можно было описать. Ни одному смертному такое не дано было почувствовать. Донар вмиг пережил все эпохи, что бы с Сиф: их юность, их признание друг другу, первые ссоры, первые примирения, разлуки и воссоединения, смерть и возрождение.... В этих воспоминаниях была и печаль, и радость, которые бурно и хаотично чередовались в разуме бога, но неизменным было лишь одно чувство.
  Чувство любви к той единственной, ради которой он был готов низвергнуть небо, призвать огненный дождь, поставить на колени все Девять Миров, пожертвовать собой, и свершить невозможное. К его единственной истинной любви всей его непомерно длинной жизни.

Услышав и увидев реакцию Сиф, Тор не особо удивился. В целом, он такого ожидал. Еще бы - то, что натворил он за свою немалую жизнь... Порой он не понимал, что Сиф в нем нашла. Дева из рода Ванов, и терпящая Аса столь долго - это же абсурд. Но факт был фактом: при виде Сиф у Донара сердце останавливалось. И лишь слово, мимоходом с ее уст слетевшее, могло его заставить биться вновь. Конечно, Одинсону было больно слышать эти слова воительницы. Однако стоило ему лишь на миг задуматься, СКОЛЬКО БОЛИ он ей причинил - и бог понимал, что он заслуживает несколько веков четвертования, как минимум.
  Взяв руку девушки в свою - столь маленькую и нежную, но в то же время такую сильную девичью руку - Донар лишь выдохнул, и полыхнув молниями из глаз, тихо сказал богине:
- Сиф... Все время, что тебе потребуется. Все, что тебе потребуется, дам тебе я, обещаю я сие. То, что тебе должен я за эпохи горечи и боли, причинил которые тебе - не ведаю я вовсе, сей долг как мне отплатить. Не буду я давить на тебя вовсе, али упрашивать, моя богиня, однако знай же: ждать тебя я буду дольше, нежели само время способно ветви Иггдрасиля огибать.
  Сказав эти слова, бог мягко отпустил руку Сиф, все еще источая молнии глазами. Вопреки всеобщему мнению, это у него происходило не только лишь когда Тор был в гневе, но также и тогда, когда его переполняли эмоции. Один как-то сказал, что Донар подобен всей ярости первозданной и необузданной природы, заключенной в теле бога, и что эта оболочка - лишь слабый сдерживающий фактор, ограждающий стихию, бушующую внутри него, от окружающего мира. И много раз Громовержец мог убедиться в словах отца, и убеждался. Но если эти слова - правда, кто же тогда Сиф, что способна унять эту бурю почти без усилий, лишь словом или взглядом? Что есть вся его сила супротив этой женщины?
  Лишь дуновение ветерка против нерушимой твердыни.

  Более Тор ни слова не сказал. Все-таки, Сиф знала, что Одинсону говорить в таких вещах ... в общем, ему лучше было молчать. Так как бог никогда не мог нормально передать словами те чувства, что испытывал, предпочитая действия словам. Посему Громовержец лишь слегка поклонился богине, немного грустно улыбнувшись, и попрощался с ней, намереваясь уйти. Что и сделал, словно чувствуя, что Сиф сейчас нужно побыть одной. Но когда он прошел с пять десятков шагов, то остановился, снедаемый и переполняемый чувствами, и почти сразу упал на колени, закрыв глаза и упершись руками в землю. Он столько всего мог: уничтожать врагов небывалой мощи, повелевать погодой, создавать оную в космосе, разрушать целые планеты ударами своих рук, даже победить Галактуса... но он не мог дать счастье той единственной, что любил всем сердцем, и которая заслуживала быть счастливой. Что он после этого за бог? Бог ли он вообще? Издав тихий, почти что утробный стон, Донар смял камни под своими руками, раскрошив оные, терзаемый душевным бессилием. Как он хотел верить в то, что он изменится, станет достойным Сиф... но так ли это будет? Сможет ли он? Способен ли он на такое?
  Мысли проносились с небывалой скоростью в голове Бога Грома, терзая его сознание, и природа чувствовала эмоции Тора, вторя оным. погода менялась наравне с Донаром, пока небо не было на грани создания штормов И тут наконец Одинсон не выдержал.
- Да гореть мне в огне Мусспельхейма.... - издав оное, бог резко поднялся, источая молнии вокруг себя, и чуть ли не создавая небольшие ураганы в небе Асгарда, стремительно направился к тому месту, где он расстался с Сиф. Найдя ее почти там же, бог страстно, порывисто, но нежно ухватил ее за руку, притянул к себе, и заключил в объятия. Будь что будет, но он больше не собирается жить, как раньше. И пусть это может быть в последний раз, но он все же попытается быть с ней. Он все сделает для того, чтобы она вновь выбрала его. Он должен стать достойным Сиф.
- Я буду жать тебя дольше, нежели мирозданье существовать будет, любимая моя, и все я сделаю, дабы вновь достойным меня сочла ты, Сиф - тихо проговорил Одинсон, все еще держа девушку в своих объятиях - ради тебя я все сотворю, дабы измениться, и стать таким, каким ты видеть меня хочешь. Потому что лишь ты есть в моем сердце, Сиф... и более я не желаю жить, как раньше. Всем сердцем я желаю засыпать, и просыпаться, видя пред собою твой лишь лик божественный, чувствовать дыхание твое, слышать биенье сердца твоего... Я подожду тебя, любовь моя. Столько, сколько нужно тебе будет.
  Сказав оное, Донар бережно взял личико богини, приподнял, и нежно поцеловал ее в щеку, продлив поцелуй всего лишь на несколько мгновений, но для Тора они длились, словно годы. Годы, преисполненные того чувства, тех эмоций, которых он был лишен благодаря своей же глупости. Улыбнувшись воительнице, бог отпустил ее, попрощался с ней, и улетел ввысь, направляясь... куда-нибудь. Им обоим нужно было подумать над тем, как быть дальше. Но Тору - особенно.

  Небо, хоть и успокоилось, все еще было серым, словно затянутым незримой пеленой. В нем не было красок, присущих Асгарду... но где-то вдалеке облака были пронизаны почти незримым, но так ощутимым лучиком солнца.
  Лучиком надежды.